Особенно если учесть, что сейчас она может уделить этому дому лишь столько времени, сколько… А сколько, собственно, времени она осмелится ему уделить?
И сколько времени потребуется – теперь уже Полу, – чтобы каталог этого дома стерся из его памяти? Она полагала – даже надеялась, – что это произойдет не слишком быстро. А сколько времени потребуется ему, чтобы стереть из памяти «каталог» всех проведенных с ней мгновений? Мало. Возможно, эти воспоминания начнут меркнуть уже на закате дня.
На маленьком низком столике с обитой фетром столешницей, куда обычно клали перчатки и другие мелкие вещи, она увидела тот самый ключ, который Пол специально выложил для нее на самое видное место. Ключ действительно был огромный, настоящий ключище, и отчего-то казался ей напоминанием об очередном поджидающем ее тревожном испытании, хотя этим ключом она вовсе не должна была ничего открывать. Ей всего лишь требовалось запереть им дверь.
И все же ей пока не хотелось к нему прикасаться.
Она повернула назад, в холл, и оказалась перед выбором: какую именно из многочисленных дверей выбрать? В каком направлении пойти? Впрочем, особого значения это, пожалуй, не имело. Никаких конкретных дел ни в одном из этих помещений у нее не было – а с теми делами, которыми они с Полом занимались наверху, в его спальне, было уже покончено. И все же сейчас Джейн казалось, что главная и невероятно привлекательная для нее задача – это необходимость вторгнуться в глубины этого дома, то ли принадлежащего ей, то ли не принадлежащего, и как бы впитать его всем своим нагим, никому не видимым телом.
И она стала решать эту задачу, неслышно скользя из комнаты в комнату. Смотрела, запоминала, а также втайне вознаграждала себя. Она почти купалась в восхитительном ощущении собственной невидимости, сознавая, сколь возмутительно непристойно она выглядит – ведь на ней не было ни клочка одежды! – однако же никто никогда не догадается, что она бродила здесь абсолютно голая! Ей казалось, что эта нагота не просто делает ее невидимой, но и как бы исключает из реальной действительности сам факт ее нахождения в доме.
Этель, конечно, догадается. Но Этель подумает, что здесь была мисс Хобдей.
Джейн вошла в гостиную и словно оказалась в маленькой чужой стране, покинутой ее обитателями, о чем свидетельствовало множество различных вещей, брошенных хозяевами, но о чем-то безмолвно умоляющих. И ей впервые пришла в голову мысль – в Бичвуде эта мысль никогда ей в голову не приходила, – что жизнь человека, собственно, и является суммой накопленных им вещей. При входе в чужую гостиную, хотя там не было ни души, у нее невольно пробудилось привычное почтение горничной, сообщающей хозяевам о чьем-то прибытии или о том, что чай сейчас будет подан. Сходное ощущение возникало у нее, когда приходилось входить в «святыни» Бичвуда – комнаты мальчиков, где вроде бы и не было никакой необходимости стучаться, но все же казалось, что постучаться следовало бы. И Джейн сразу решила, что не пойдет в здешние «комнаты мальчиков», которые тоже наверняка находятся наверху. Неужели сперва она и туда собиралась заглянуть? Заглянуть просто так?
Зеркало в позолоченной раме над камином вдруг словно прыгнуло ей навстречу, полностью приковав к себе внимание и словно доказывая тот неопровержимый факт, что она, преступница, сейчас находится именно в этой комнате. Смотри, это же ты! И в данный момент ты здесь!
Неужели же он предполагал, что ему нипочем даже факты реальной действительности? Что четверть третьего может самым удобным для него образом превратиться в четверть второго? Джейн пыталась угадать, сколько минут опоздания могут быть ему просто прощены: прощены, но ледяным тоном; прощены после яростной вспышки гнева; не будут прощены вовсе. Не будут прощены, несмотря даже на то, что скоро их свадьба – а точнее, именно по этой причине.
Не будут прощены, несмотря даже на то, что скоро их свадьба – а точнее, именно по этой причине.
Она снова попыталась поставить себя на место Эммы Хобдей, так сказать, почувствовать себя в ее шкуре. На каминной полке она заметила приглашение в золотой рамке на толстой, с закругленными уголками карточке, написанное черной тушью роскошным округлым, с завитушками, почерком. Мистер и миссис Хобдей приглашали мистера и миссис Шерингем на свадьбу своей дочери Эммы Каррингтон Хобдей. Чистая формальность, конечно. Вот приглашение и положили на каминную полку – чтобы все видели и завидовали. Словно на самом деле они вовсе и не собирались идти на свадьбу собственного сына!
«Каррингтон?»
Вернувшись в холл, Джейн подошла к тому высокому зеркалу и некоторое время стояла перед ним, словно желая вернуть себя в собственное, ставшее странно неосязаемым тело. Ей никогда раньше не доводилось пользоваться такой роскошью, как множество больших зеркал. Как никогда не было у нее и возможности рассмотреть всю себя целиком, все свое тело, не прикрытое никакой одеждой. В ее комнатке прислуги имелось лишь маленькое квадратное зеркальце, не больше одной из тех плиток, которыми был вымощен пол в здешнем холле.
Это я, Джейн Фэйрчайлд! Это я!
А вот Пол Шерингем не раз видел и хорошо знал это тело. Он изучил его куда лучше, чем она сама. Он «обладал» им. Это было еще одно слово из его лексикона. Он обладал ее телом – а сама она практически больше ничем, кроме собственного тела, не обладала. И можно ли было сказать, что она тоже обладала Полом? И, возможно, всегда будет им обладать?
Интересно, обладал ли он когда-либо Эммой Хобдей? Что ж, через две недели он, так или иначе, будет ею обладать.
Она попыталась представить себе обнаженное тело Эммы Хобдей – интересно, насколько оно похоже на ее собственное тело? Или не похоже совсем? Но вообразить его она так и не смогла. Не смогла даже представить себе Эмму Хобдей без одежды. Интересно, во что она одета сегодня, в этот мартовский день, который кажется июньским? Наверное, в какое-нибудь легкое летнее платье в цветочек? А на голове у нее, должно быть, соломенная шляпка? Джейн пристально всматривалась в зеркало, словно пытаясь увидеть там Эмму Хобдей. Однако ей и его-то с трудом удавалось в этом зеркале разглядеть, хотя он наверняка всего лишь час назад стоял перед этим зеркалом, в последний раз оценивая свою безукоризненную внешность – с орхидеей или без орхидеи в петлице.
Может ли в зеркале сохраниться отпечаток чьей-то внешности? Можно ли, глядя в зеркало, увидеть там другого человека? Можно ли пройти сквозь зеркало и стать кем-то другим?
Высокие напольные часы пробили два.
Она еще не знала, что он уже мертв.
В библиотеку – особенно в библиотеку – полагалось входить, предварительно деликатно постучавшись, хотя чаще всего, если судить по библиотеке в Бичвуде, там никого не оказывалось. И все же, даже когда там никого не было, сама библиотека словно говорила ей, нахмурившись: а ты здесь зачем? Тебе здесь находиться не следует. С другой стороны, ведь должна же горничная вытереть пыль? И, боже мой, сколько пыли способны собрать эти книги! Когда в Бичвуде Джейн входила в библиотеку, у нее возникало примерно то же ощущение, что и в комнатах мальчиков наверху, а иногда ей казалось, что основное предназначение библиотек – это не сами по себе книги, а сохранность той, всеми почитаемой, атмосферы мужского святилища, где на дверях вывешена табличка «Прошу не беспокоить».
Так что вряд ли нашлось бы нечто более шокирующее, чем появление в библиотеке абсолютно голой женщины. Или даже просто мысль о чем-то по– добном.
В библиотеке Бичвуда все стены были уставлены стеллажами с книгами, большей части которых (уж ей-то, горничной, это было хорошо известно) вряд ли когда-либо касалась чья-то рука. Но в одном углу, возле кожаного дивана с пуговицами, была вращающаяся стойка (Джейн нравилось просто так вращать ее, делая в библиотеке уборку), и на ней стояли книги, явно прочитанные не по одному разу.