Перед входом в ресторан в большом пластмассовом ящике со льдом лежали скумбрии, люцианы, морские окуни и другие рыбы, названий которых я до сих пор не знал. Сбоку, в мутной воде массивного аквариума, медленно ползали омары.
Жених с невестой позировали для последних свадебных снимков, а солнце садилось над бухтой Най-Янг с обычными световыми эффектами, окрашивая багрянцем и золотом низкие тучи на горизонте, похожие на далекую горную цепь. Я ощутил запах жарящейся на решетке свежей рыбы, и рот у меня наполнился слюной.
Потом со стороны моря раздался нарастающий вой мощного двигателя.
Нечастый звук на нашем пляже, где мы больше привыкли к мерному урчанию длиннохвостых лодок. Я поднял голову и увидел, что с юга, обогнув выступающую оконечность Най-Янга, к берегу приближается быстроходный катер.
Чатри с довольной улыбкой посмотрел на меня, потом снова на катер.
– Пу яй! – крикнул он и, позабыв про жениха и невесту, бегом бросился к воде. – Пу яй!
Двигатель смолк, и катер вклинился между двумя старенькими длиннохвостыми лодками, так что они закачались на волнах.
На носу катера стоял белый мужчина в черных джинсах и черной футболке, и я подумал, что людей в черном нельзя даже близко подпускать к тайской свадьбе. Лучше бы он причалил южнее, черный приносит несчастье, пронеслось у меня в голове. Однако я тут же вспомнил, как плясали веселые искорки в глазах господина Питера, когда он рассказывал об этом суеверии, и отогнал непрошеную мысль.
Катер медленно скользил к берегу. Прямо за спиной у человека в черном догорал закат, и казалось, будто небо объято пламенем.
Это был Фэррен.
Чатри радостно рассмеялся.
– Пу яй! – воскликнул он и поднес фотоаппарат к глазам.
Я вопросительно взглянул на господина Ботена, но он смотрел на длиннохвостые лодки и не обратил на меня внимания. Лодки все еще подпрыгивали, потревоженные катером, и одна из них принадлежала старому тайцу.
– Пу яй! – повторил Чатри.
Фэррен спрыгнул с катера в воду и поднялся на берег. Он прошел мимо, не взглянув на меня, и направился к жениху с невестой.
Господин Ботен брезгливо скривил губы. В конце этого долгого дня все-таки настал момент, когда у старого тайца не нашлось слов. Впрочем, он сделал последнее усилие и сказал с непроницаемым лицом:
– Пу яй. Глава семьи. Важная птица. Большой человек. Босс.
Раздался смех, кто-то нажал кнопку выключателя, и все огни «Почти всемирно известного гриль-бара» зажглись. Снова раздался смех, и гости зааплодировали.
Фэррен запрыгнул на пьедестал и поцеловал невесту; мои пальцы непроизвольно сомкнулись на висящих на шее амулетах.
Черный цвет на тайской свадьбе.
Вот уж действительно не повезло.
В апреле началась настоящая жара, и старый «Роял Энфилд» поднимал на проселочных дорогах тучи бледно-желтой пыли.
Конечно, на острове всегда жарко, но апрельская жара – статья особая: воздух сухой и неподвижный, ветви деревьев не колышутся, – и когда я ехал по направлению к деревне Най-Янг, все вокруг блестело в знойном мареве.
Услышав рев приближающегося мотоцикла, на дорогу с широкой улыбкой выступила девочка-подросток. Она держала в руках оранжевое пластмассовое блюдце и, когда я с ней поравнялся, плеснула водой мне в лицо.
Я выровнял мотоцикл. По стеклу шлема стекали прозрачные струйки, девочка у меня за спиной заливалась смехом. Потом я увидел впереди парня с синей пластмассовой миской в руках и приготовился к неизбежному. Он тоже меня окатил, хотя и не так метко: попало на грудь, колени и мотоцикл. Престарелый двигатель зафыркал и зачихал от возмущения, я с беспокойством посмотрел вниз, потом кивнул парню и выдавил из себя добродушную улыбку.
Я ехал домой из Пхукет-тауна, где покупал кое-какие запчасти для «Роял Энфилда», и всю дорогу меня обливали водой.
На самом краю деревни меня нагнал пикап, в кузове которого сидела целая компания молодых мужчин и женщин. У всех в руках были ведра с водой, и все дружно опрокинули их на голову парню с синей пластмассовой миской. Он застыл посреди дороги, обескураженный и мокрый насквозь.
На этот раз я улыбнулся по-настоящему.
На острове отмечали Сонгкран – тайский новый год. В местном буддийском храме омывали статуи Будды – на счастье. Дети лили ароматную священную воду на руки старшим родственникам. Остальные просто обливали друг друга из мисок и плошек, причем особым шиком считалось окатить фаранга на мотоцикле.
Когда я выехал из деревни Най-Янг и направил мотоцикл к вершине холма, глаза мне защипало от густого черного дыма. Он поднимался с края футбольного поля, где паслись водяные буйволы. На Сонгкран положено избавляться от всего старого и грязного, и деревенские жгли мусор.
Как объяснил мне господин Ботен, Сонгкран символизирует перемены. Тайцы обожают дурачиться и обливать друг друга водой, смывая старые грехи – в этом особенно сильно проявляется дух санука, но тихо горящие кучи хлама – тоже часть праздника. Если взять старое и грязное с собой в следующий год, оно принесет несчастье. Все знают о традиции устраивать водяные побоища, однако Сонгкран – это еще и черный дым маленьких костров.
Я закатил «Роял Энфилд» в сарай и поставил его на верстак, так что название оказалось на уровне моего лица. Потом завел мотоцикл и принялся ждать, когда двигатель прогреется, масло станет не таким густым, а весь осадок соберется на дне картера. Из-за высокой влажности на его стенках образовывался конденсат, который следовало удалить.
Люблю чистое масло. Я не механик, но смена масла – дело простое, незатратное и всегда вызывает у меня чувство удовлетворения. Да и мотоциклу нравится.
Снаружи доносились смех и крики: дети гонялись друг за дружкой с водяными пистолетами.
Пока двигатель прогревался, я ходил вокруг и раскладывал инструменты, стараясь не попасть голой рукой в струю выхлопных газов. В сарае становилось жарко.
На пороге появилась Кива с белым пластмассовым автоматом Калашникова в руках. Футболка на ней была мокрая насквозь, волосы прилипли к голове.
– Где Мистер? – спросила она.
– От тебя, наверное, прячется, – со смехом ответил я.
Она продолжала стоять на пороге.
Я выключил двигатель. Теперь можно сливать масло.
– Если хочешь, оставайся и помоги. Научу тебя менять масло в мотоцикле.
– Не-е, – отмахнулась она. – Мне надо найти собаку.
– Ну, как знаешь, малыш.
Кива убежала, а я снова повернулся к мотоциклу.
Я открутил гаечным ключом сливную пробку и подставил под горловину пятилитровую жестяную банку из-под растительного масла, которую дала мне госпожа Ботен. Хотя я старался действовать осторожно, немного горячего машинного масла все-таки брызнуло мне на ладонь, и на загорелой коже осталось темное пятно.
Жестяная банка наполнилась больше чем наполовину. Значит, именно столько и нужно влить в мотоцикл. Я скормил «Роял Энфилду» три литра свежего масла и включил двигатель, потом отступил назад и стал ждать, вытирая обожженную руку старой промасленной тряпкой. Мотоцикл довольно урчал.
Я почувствовал, что за спиной у меня кто-то стоит, и обернулся, ожидая увидеть кого-нибудь из детей, но увидел силуэт взрослого человека. Это был Фэррен.
– Том! – сказал он, вошел в сарай и пожал мне руку, все еще перемазанную маслом и саднящую от ожога. – Дайте-ка я на вас посмотрю.
Я был босиком, в мешковатых зеленых брюках и без рубашки.
Фэррен поглядел на меня и рассмеялся:
– Что, заделались туземцем?
Я заглушил двигатель мотоцикла.