Исабелла расставила по порядку книги, вытерла пыль, навела блеск, преобразив все до неузнаваемости. Старый «Ундервуд» казался статуэткой, и буквы на клавишах вновь читались без труда. Стопка бумаги, аккуратно сложенная, покоилась на письменном столе – резюме школьных религиозных текстов, выписки из катехизиса вместе с текущей корреспонденцией. На кофейном блюдечке лежали две гаванские сигары, распространявшие упоительный аромат. Превосходного сорта, из числа товаров, составлявших предметы роскоши и привезенных с Карибских островов. Эти сигары отцу Исабеллы из-под полы поставлял один знакомый табачник. Я взял одну и закурил. Она обладала терпким вкусом, внушая чувство, будто ее теплый фимиам вобрал все запахи и сладчайший дурман, вдохнув который человек может умереть спокойно. Усевшись за стол, я просмотрел дневную почту. И проигнорировал все письма, кроме одного, написанного на пергаменте цвета охры почерком, который я узнал бы когда угодно. В послании от моего нового издателя и мецената Андреаса Корелли мне назначалось свидание в полдень в воскресенье на верхушке башни новой канатной дороги, парившей над портом Барселоны.
Башня Сан-Себастьян поднималась ввысь метров на сто, одетая сталью и опутанная тросами, – при одном взгляде на этот клубок начиналось головокружение. Подвесная канатная дорога была с помпой открыта в том году по случаю Всемирной выставки, перевернувшей все в городе вверх тормашками и осыпавшей Барселону невиданными новшествами. Канатная дорога тянулась над внутренней гаванью порта и делилась на два отрезка: кабины стартовали с платформы башни Сан-Себастьян и скользили в пустоте к большой центральной вышке, напоминавшей Эйфелеву башню и служившей меридианом. Сделав остановку, воздушные вагончики преодолевали вторую половину пути до горы Монтжуик, где билось сердце выставки. Чудеса техники сулили вид на город, до сих пор доступный лишь дирижаблям, птицам высокого полета и ледяным шарикам града. По моему скромному разумению, человек и чайка не были рождены для того, чтобы делить одно воздушное пространство. Едва ступив в лифт, поднимавший на верхнюю площадку башни, я почувствовал, что мой желудок сжался до размеров теннисного мячика. Взлет показался мне бесконечным, а тряска жестяной капсулы оказалась упражнением на вызывание тошноты в чистом виде.
Корелли стоял у широкого окна, разглядывая гавань и панораму города. Он был поглощен созерцанием акварельных мазков на синем фоне – парусов и мачт, качавшихся на волнах. Облаченный в белый шелковый костюм, он вертел в руке мороженое, поедая шарик с волчьей жадностью. Я кашлянул, и патрон обернулся, сияя довольной улыбкой.
– Восхитительный вид, вы не находите? – спросил Корелли.
Я кивнул, побелев как полотно.
– Вас впечатляет высота?
– Я животное наземное, – отвечал я, стараясь держаться на разумном расстоянии от окна.
– Я позволил себе купить билеты на поездку туда и обратно, – сообщил он.
– Очень любезно с вашей стороны.
Я последовал за ним к сходням, по которым люди поднимались в подвесные кабины, болтавшиеся в пустоте на высоте почти сотни метров, что лично мне казалось сущей дикостью.
– Как прошла неделя, Мартин?
– За чтением.
Он бросил на меня мимолетный взгляд.
– Судя по вашему утомленному виду, читали вы не господина Александра Дюма.
– Скорее собрание сочинений замшелых академиков и их цементную прозу.
– О, интеллектуалов! А вы желали, чтобы я заключил договор с одним из них. Почему, любопытно, чем меньше у человека есть что сказать, с тем большей напыщенностью и педантизмом он излагает свои скудные мысли? – вопросил Корелли. – Кого они хотят обмануть, весь мир или самих себя?
– Вероятно, и то и другое.
Патрон вручил мне билеты и пропустил вперед.
Патрон вручил мне билеты и пропустил вперед. Я протянул билеты служителю, придерживавшему открытую дверцу кабины. Забравшись в воздушную карету без всякого воодушевления, я решил застолбить место посередине, как можно дальше от застекленных окошек. Корелли лучился улыбкой, как восторженный ребенок.
– Возможно, отчасти ваша проблема заключается в том, что вы читали комментаторов, а не первоисточники. Распространенная ошибка, однако фатальная, если вы хотите узнать нечто полезное, – заметил Корелли.
Дверцы кабины закрылись, и сильный рывок вывел нас на орбиту. Я вцепился в железный поручень и сделал глубокий вдох.
– Подозреваю, что ученые и теоретики не внушают вам доверия, – сказал я.
– Я никому не доверяю, Мартин, а особенно тем, кто канонизирует сам себя или друг друга. Теория суть практика немощных. Мой совет, уберите с глаз долой энциклопедистов с их писаниной и обратитесь к истокам. Признайтесь, вы читали Библию?
Я колебался с ответом. Кабина скользила в вакууме. Я уставился в пол.
– Допустим, отрывочно, – пробормотал я.
– Так я и думал. Почти все так делают. Серьезная ошибка. Каждый должен прочесть Библию. Читать и перечитывать. Верующий человек или нет, не важно. Я перечитываю Библию один раз в год как минимум. Это моя любимая книга.
– А вы верующий или скептик? – поинтересовался я.
– Я профессионал. И вы тоже. То, во что мы верим, никак не влияет на результаты нашей работы. Вера или неверие есть проявления малодушия. Можно знать или не знать, точка.
– Тогда я, пожалуй, не знаю ничего.
– Следуйте в этом направлении, и вы повторите путь великого философа. А между делом прочитайте Библию от корки до корки. Это одна из самых грандиозных историй, когда-либо рассказанных на свете. И не совершите ошибки, спутав Слово Божие с индустрией культа, которая существует за счет него.
Чем больше времени я проводил в обществе издателя, тем меньше понимал его.
– Кажется, я запутался. Мы ведем речь о легендах и сказаниях, а теперь вы утверждаете, что я должен воспринимать Библию как Слово Божие?
Тень нетерпения и раздражения затуманила его взгляд.
– Я говорю в переносном смысле. Бог не болтлив. Слова попусту тратит человек.
Патрон улыбнулся мне, как обычно улыбаются ребенку, который не способен уразуметь элементарные вещи, – улыбаются, чтобы не надавать подзатыльников. Глядя на него, я сообразил, что совершенно невозможно понять, когда издатель говорит серьезно, а когда шутит. Как невозможно догадаться и о подлинной цели фантастического проекта, за который он платит мне жалованье, достойное правящего монарха. Ко всем бедам кабина канатной дороги раскачивалась на ветру, как яблоко на ветке дерева в бурю. Никогда в жизни я так горячо не соглашался с Исааком Ньютоном.
– А вы трусишка, Мартин. Механизм абсолютно надежен.
– Я поверю этому, когда вновь почувствую твердую землю под ногами.
Мы приближались к промежуточному пункту нашего путешествия – башне Сан-Жауме, высившейся на пристани, ближайшей к зданию таможни.
– Вы не против, если мы сойдем здесь? – спросил я.
Корелли пожал плечами и неохотно согласился. Я вздохнул свободно, лишь очутившись в лифте башни и услышав, как он коснулся земли. Выйдя на набережную, мы нашли скамейку с видом на акваторию порта и гору Монтжуик и сели, глядя на канатную дорогу, парившую в высоте, – я с чувством глубокого облегчения, а Корелли с сожалением.
– Поделитесь своими первыми впечатлениями. Какие мысли появились у вас после того, как вы посвятили несколько дней чтению и изучению предмета.
Я принялся подводить итоги, суммируя все, что узнал, по моему разумению, и чего не узнал за последние дни.