Но теперь я стала умнее.
Я думала об Инес Беншарки; о том, как презрительно она смотрела на меня своими миндалевидными темными глазами; о том, как старательно она пыталась скрыть цвета своей ауры. Неужели скорпион злобен только потому, что у него нет выбора и ему остается только жалить свои жертвы? Я сама была виновата в том, что наше с Инес первое свидание прошло так неудачно. Сама позволила ей загнать меня в тупик. Сама вломилась к ней с самыми добрыми намерениями, наивная дура. Короче, вела себя по-любительски. Ничего, в следующий раз все будет иначе.
— Я не думаю, что в ней так уж много злобы, — сказала я.
Алиса пожала плечами.
— Вы ее просто не знаете! Когда она руководила этой школой, все девчонки ее боялись. Она никогда не улыбается, никогда не смеется, никогда не снимает свой никаб. Это из-за нее теперь столько девочек его носит. А еще, конечно, из-за того, что Карим вечно повторяет: женщина в никабе выглядит королевой…
— Он, похоже, очень предан Инес, — сказала я.
Алиса поморщилась:
— Вот уж точно, предан. Она — единственная женщина, которую он действительно любит. Не знаю, правда, что он в ней такого нашел. Возможно, она очень красива. А может, она просто ведьма, амаар. Я знаю только, что никакая она ему не сестра.
— Почему ты так в этом уверена? — спросила я.
— Потому что знаю. Потому что вижу, как он на нее смотрит. Точнее, не смотрит. Когда она рядом, он сразу совсем другим становится. И все становятся другими. Она словно та капля горечи, которая способна изменить вкус чего угодно.
— А Захре Аль-Джерба она нравится, — сказала я.
— Да Захра хочет стать такой, как она! Стать ею. — В голосе Алисы отчетливо слышалось презрение. — Она ведь никогда такой не была: никаких разговоров о политике не вела, никаб не носила. А теперь подражает Инес буквально во всем. Говорит, что мы должны потребовать возвращения того, что принадлежит нам по закону. Она так ведет себя, чтобы произвести впечатление на Карима, только напрасно, он ее вряд ли когда-нибудь заметит.
— Расскажи мне о Кариме, — попросила я.
Алиса вздохнула.
— Я что-то замерзла, — сказала она. — Может, мы лучше домой пойдем?
— Конечно, давай пойдем домой. Поговорить можно и по дороге.
Как и многие другие жертвы, она во всем винила только себя. Была уверена, что, должно быть, как-то сама его спровоцировала. Возможно, тем, что носила европейское платье, к которому он не привык. Вот если б она носила никаб или хотя бы покрывала голову хиджабом, то, возможно, ничего бы и не случилось. Но Алиса была слишком молода и наивна, она привыкла к обычной жизни французского городка, привыкла играть с мальчишками в футбол на площади, слушать современную музыку, смотреть телевизор. Она и сама не заметила, как это случилось. А когда заметила, было уже слишком поздно; zina, грех, уже стоял рядом с ними обоими.
— Сперва мы друг к другу даже не прикасались, — рассказывала она, — только иногда разговаривали наедине. Но я уже тогда понимала, что этого делать не следует. Карим хотел мне помочь. Он пытался молиться вместе со мной; но я во время молитвы думала только о нем — о его прекрасном лице, о его легкой походке, о его губах, нежных, как персик…
По ее словам, у Карима как раз начались проблемы с Соней. Первая брачная ночь была для Сони очень болезненной, снова пробовать она не хотела и всячески избегала секса. Карима это обижало, он чувствовал себя одиноким. Наконец он все рассказал Алисе, зная, как они с Соней близки, и рассчитывая на ее помощь. Но к этому времени и дружба Алисы с Каримом не просто окрепла, но начала потихоньку превращаться в нечто совсем иное.
Но к этому времени и дружба Алисы с Каримом не просто окрепла, но начала потихоньку превращаться в нечто совсем иное.
— Когда мы с ним впервые поцеловались, это было ужасно, — продолжала Алиса. — Карим во всем винил себя. Меня он полностью оправдывал и говорил, что ему, наверное, придется от нас съехать. Но тогда ему пришлось бы как-то объяснить причину этого поступка моей сестре. В итоге мы решили прибегнуть к дуа, то есть к молитве, и воспринимать ее слова как руководство к действию, а также постарались больше не оставаться наедине. Карим стал почти все время проводить в спортзале. А я начала носить никаб. Но все равно нам было нелегко, ведь мы по-прежнему жили в одном доме. Я надеялась, что если я буду вести себя серьезней, буду иначе одеваться и как можно чаще молиться, то все снова встанет на свои места. Но в душе моей уже успело возникнуть нечто такое, что совершенно не желало вставать на свое место. И однажды ночью он пришел ко мне в спальню…
Впервые это случилось четыре недели назад. А потом еще дважды. Один раз, когда они случайно остались в доме одни, затем еще раз на задах спортзала. И после этого Карим всегда умолял Алису простить его, а она, разумеется, во всем винила себя.
Тут-то и вмешалась Инес.
— Инес? — удивилась я.
Алиса кивнула.
— Да. Возможно, ей Карим сказал. А может, она и сама догадалась. В общем, откуда-то она все узнала. — Алиса вздрогнула, словно ее пробрало ознобом. — Она держалась очень спокойно, но велела мне держаться подальше от Карима, иначе она все расскажет моим родителям и Соне. А Соня тогда была на третьем месяце беременности. Представляете, как она восприняла бы подобное известие? А под конец Инес глянула на меня поверх своего никаба и презрительно бросила: «Ты что, думаешь, ты у него одна-единственная? И такого никогда раньше не случалось? Неужели ты решила, будто отныне он будет принадлежать только тебе? Учти, это совершенно невозможно, ибо он принадлежит мне!»
Мы уже подходили к домику Арманды. Было видно, что там горят все огни, отчего дом выглядел как китайский фонарик — веселый, праздничный, манящий. Должно быть, Анук и Розетт уже встали и завтракают.
Алиса, осторожно на меня глянув, спросила:
— Вы ведь никому не расскажете?
Я покачала головой:
— Конечно, нет.
— Теперь вы понимаете, почему мне пришлось убежать из дома. — Алиса яростно тряхнула головой. — Она же сама мне сказала, что он принадлежит ей. Он полностью в ее власти. А она с тех пор постоянно следит за мной. Следит, надеясь меня поймать и вывести на чистую воду. Она никогда со мной не разговаривает, но я вижу по ее глазам, что она меня ненавидит.
— Почему она перестала жить вместе с вами?
Алиса поморщилась.
— Джиддо не нравилось, что она и дома постоянно носит никаб. Он вообще не любит, когда женщины носят никаб, и считает, что неправильно в наши дни заставлять девочек его носить. Из-за этого они с отцом вечно спорили. А еще он был против того, что отец столько времени проводит в спортзале. «Держит двор», как дедушка выражается. В общем, дедушка от нас съехал, а вскоре после этого съехала и Инес, сказав, что не хочет становиться причиной семейной ссоры. Только было уже поздно. Она уже успела все вокруг отравить.
Мы стояли на крыльце перед дверью, но в дом не входили. Дождь прекратился — во всяком случае, пока. Даже ветер немного стих. Я уж подумала, не собирается ли Черный Отан лететь дальше.
— Простите, что я так орала, — извинилась Алиса. — Вы могли счесть меня неблагодарной. А я стольким вам обязана!
Я улыбнулась.
— Ничем ты мне не обязана. Давай-ка поскорей заходи внутрь, пока не простудилась.