– Я увидела, как Каролина прищурилась, уловив колкость в моей реплике. Пусть она и была ханжой, но от отсутствия ума не страдала.
– Я хотела сказать… – Она замешкалась. На секунду мне показалось, что я заметила иронию в глазах ее сына, но не исключено, что мне это просто почудилось. – Дело в том, что моя мама не всегда понимает, что для нее хорошо, а что плохо. – Она быстро овладела собой, на ее губах вновь заиграла безукоризненная улыбка, столь же ослепительная, как и ее налакированные волосы. – Ваш магазин, например.
Я кивком попросила ее продолжать.
– У мамы диабет, – объяснила Каролина. – Врач постоянно предупреждает ее, чтобы она придерживалась бессахарной диеты. Но она не слушает. И лечиться не желает. – Она торжествующе взглянула на сына. – Вот скажите, мадам Роше, разве это нормально? Разве это поведение нормального человека? – Она опять повысила голос, в нем слышались визгливые вздорные нотки.
Ее сын смущенно глянул на часы.
– Матап, я о-опаздываю. – Голос у него учтивый и бесстрастный. – Извините, мадам, – обратился он ко мне. – Мне пора в школу.
– Вот, возьми. Это мои фирменные пралине. За счет магазина. – Я протянула ему скрученный целлофановый пакетик.
– Мой сын не ест шоколад, – сердито заявила Каролина. – У него слабое здоровье. Гиперфункция. Он знает, что сладкое ему вредно.
Я смотрела на мальчика. Внешне абсолютно здоровый ребенок. Просто скучный и немного застенчивый.
– Она очень скучает по тебе, – сказала я ему. – Твоя бабушка. Зашел бы сюда как-нибудь, повидался с ней. Она здесь часто бывает.
Блестящие глаза под длинными коричневыми ресницами на мгновение вспыхнули.
– Может, и зайду, – сдержанно отозвался он.
– У моего сына нет времени расхаживать по шоколадным, – надменно произнесла Каролина. – Мой сын – одаренный мальчик. Он знает, чем обязан своим родителям. – В ее словах слышались угроза и хвастливая категоричность. Она повернулась и прошествовала мимо Люка. Тот уже стоял в дверях, покачивая ранцем.
– Люк, – тихо, но настойчиво окликнула я его. Мальчик нехотя обернулся. Не отдавая себе отчета, я быстро шагнула к нему, мой взгляд проник под маску бесстрастной учтивости на его лице, и я увидела… увидела…
– Тебе понравился Рембо? – не раздумывая спросила я, поскольку голова шла кругом от мелькавших в воображении образов.
Он виновато потупился:
– Что?
– Рембо. Она подарила тебе на день рождения томик его стихов, верно?
– Д-да, – едва слышно ответил он, поднимая к моему лицу свои блестящие зеленовато-серые глаза. Едва заметно мотнул головой, будто предупреждая. – Правда, я н-не читал их, – громче сказал он. – Я – не л-любитель поэзии.
Книжка с загнутыми страницами, спрятанная на дне одежного шкафа. Мальчик, с пафосом нашептывающий себе восхитительные строчки. Приди, пожалуйста, молю я про себя. Ради Арманды, прошу тебя.
Что-то дрогнуло в его глазах.
– Мне пора.
Каролина нетерпеливо ждала его у выхода.
– Возьми, пожалуйста. – Я опять протянула ему маленький пакетик с пралине. У мальчика есть тайны. Они просятся наружу. Незаметно для матери он забрал пакетик и улыбнулся.
– Скажите ей, я приду, – произнес он одними губами, так что мне показалось, будто я выдумала его слова. – С-скажите, что в среду, когда т-татап пойдет в парикмахерскую. – И он ушел.
Позже явилась Арманда, и я поведала ей о визите ее дочери и внука.
Позже явилась Арманда, и я поведала ей о визите ее дочери и внука. Она качала головой и тряслась от смеха, когда я пересказывала ей свой диалог с Каролиной.
– Хе-хе-хе! – Сидя в продавленном кресле с чашкой кофейного шоколада в маленькой старческой ручке, она как никогда была похожа на куколку с яблочным личиком. – Бедняжка Каро. Ишь как не любит, чтобы ей напоминали о матери. – Она с наслаждением глотнула из чашки. – Когда же она отстанет? – бурчала Арманда. – Рассказывает тебе, что мне можно, что нельзя. Диабет у меня, видите ли. Это все ее доктора напридумывали. – Она крякнула. – А я-то ведь до сих пор жива, разве нет? Я соблюдаю осторожность. ан нет, им этого мало. Хотят, чтобы все жили по их указке. – Она покачала головой. – Бедный мальчик. Он заикается, ты заметила?
Я кивнула.
– Заслуга его матери, – презрительно бросила Арманда. – Оставила бы его в покое – так ведь нет. Вечно его поправляет. Вечно чем-то недовольна. Только портит ребенка. Внушила себе, что у него слабое здоровье. – Она насмешливо фыркнула. – Дала бы пожить ему в полную силу, сразу бы все болячки прошли, – решительно заявила она. – Пусть бы бегал, не думая о том, что произойдет, если он упадет. Ему не хватает свободы. Не хватает воздуха.
Я сказала, что все матери опекают своих детей и это вполне естественно.
Арманда бросила на меня ироничный взгляд.
– Это ты называешь опекой? Как омела «опекает» яблони? – Она усмехнулась. – У меня в саду росли яблони. Так вот, омела задушила их все, одну за одной. Мерзкое растение. И ведь ничего собой не представляет – просто красивые ягодки. Слабенькое, но – боже! – до чего пронырливое! – Она глотнула из чашки. – И отравляет все, к чему ни прикоснется. – Арманда многозначительно кивнула. – Это и есть моя Каро. В чистом виде.
После обеда я вновь встретила Гийома. Он заглянул в шоколадную только для того, чтобы поздороваться. Задерживаться он не стал, объяснив, что направляется к киоскеру за своей подпиской. Гийом любит читать о кино, хотя кинотеатры никогда не посещает. Каждую неделю ему присылают целую кипу журналов: «Видео», «Синеклуб», «Телерама», «Фильм-экспресс». Ему принадлежит единственная в городке спутниковая антенна, и в его маленьком одиноком домике есть телевизор с большим экраном, а на стене над полками с бесчисленными видеокассетами висит видеомагнитофон фирмы «Тошиба». Я отметила, что Чарли, смурной и вялый, опять сидит у хозяина на руках. Каждые несколько секунд тот ласково поглаживал пса по голове. Этот жест мне уже хорошо знаком. Гийом будто прощался со своим питомцем.
– Как он? – наконец спросила я.
– Держится молодцом, – ответил Гийом. – Еще полон жизненных сил. – И они продолжили путь. Щуплый франтоватый мужчина крепко прижимал к себе печального пса коричневого окраса, будто от этого зависела его судьба.
Мимо прошагала Жозефина Мускат. В шоколадную она не зашла. Я была чуть разочарована, ибо надеялась еще раз побеседовать с ней. Но она лишь на ходу бросила в мою сторону безумный взгляд и поспешила дальше, держа руки глубоко в карманах плаща. Я заметила, что лицо у нее опухшее, губы плотно сжаты, вместо глаз узкие щелки, хотя, возможно, она просто щурилась от моросящего дождя, голова обмотана, словно бинтами, бесцветным шарфом. Я окликнула ее, но она, не отвечая, прибавила шаг, будто убегала от грозящей ей опасности.
Я пожала плечами, оставив попытки задержать ее. Нужно время, чтобы тот или иной человек признал тебя. А порой признания приходится добиваться всю жизнь.
Тем не менее позже, когда Анук играла в Мароде, я закрыла магазин до следующего утра и, не отдавая себе отчета, зашагала по улице Вольных Граждан в сторону кафе «Республика» – маленького убогого заведения с мыльными разводами на окнах и начерканным в них от руки неизменным specialite du jour.