С холма ко мне бежала Анук. Полы ее красного плаща развевались, словно крылья экзотической птицы.
– Матап, татап! Смотри, корабли!
Какое-то время мы созерцали их с восхищением – плоские баржи, высокие плавучие дома с рифлеными крышами, железные дымовые трубы, фрески, многоцветные флаги, лозунги, нарисованные амулеты, охраняющие от несчастных случаев и кораблекрушений, маленькие барки, удочки, прикрепленные к сваям на ночь верши на речных раков, драные зонтики на палубах, загорающиеся костры в стальных цилиндрах на берегу реки. Запахло горелым деревом, бензином, жареной рыбой. Над водой понеслись звуки музыки – наигрываемый саксофоном жуткий мелодичный вой, похожий на заунывный плач. На середине Танна я различила фигуру рыжеволосого мужчины, стоящего одиноко на палубе незатейливого черного плавучего дома. Заметив, что я смотрю на него, он поднял руку. Я помахала в ответ.
Уже почти стемнело, когда мы отправились домой. В Мароде саксофону стал аккомпанировать барабан; его бой отражался от воды глухим эхом. Кафе «Республика» я миновала, даже не взглянув в его сторону.
Почти у вершины холма я вдруг ощутила возле себя присутствие какого-то человека. Я повернула голову и увидела Жозефину Мускат – без плаща, но в шарфе на голове, закрывавшем половину ее лица. В полумраке она казалась мертвенно-бледной. Призрачная тень, да и только.
– Беги домой, Анук. Жди меня там.
Анук с любопытством взглянула на меня, затем повернулась и послушно помчалась вниз по склону. Полы ее плаща неистово трепыхались в такт ее бегу.
– Я слышала про твой поступок. – Голос у Жозефины сиплый и тихий. – Ты ушла из-за речных бродяг.
– Разумеется, – кивнула я.
– Поль-Мари был в бешенстве. – Яростные нотки в ее голосе сродни восхищению. – Слышала бы ты, как он тебя честил.
Я рассмеялась и сказала спокойно:
– К счастью, мне не приходится выслушивать бредни Поля-Мари.
– Мне теперь тоже запрещено с тобой общаться, – доложила Жозефина. – Он считает, что ты оказываешь на меня дурное влияние. – Она помолчала, глядя на меня с нервным любопытством, и добавила: – Он не хочет, чтобы у меня были друзья.
– Сдается мне, у Поля-Мари слишком много желаний, я только и слышу о них, – мягко заметила я. – Он меня вовсе не интересует. А вот ты… – Я коснулась ее руки. – Ты, на мой взгляд, очень интересная личность.
Жозефина покраснела и глянула в сторону, словно ожидала увидеть кого-то возле себя.
– Ничего ты не понимаешь, – пробормотала она.
– Думаю, понимаю. – Кончиками пальцев я тронула шарф, скрывающий ее лицо. – Зачем ты это носишь? – внезапно спросила я. – Может, объяснишь?
Она посмотрела на меня с надеждой и страхом. Тряхнула головой. Я осторожно потянула за шарф.
– Ты ведь недурна собой, – сказала я, обнажая ее лицо. – Могла бы стать красавицей.
Под нижней губой у нее я увидела свежий кровоподтек, казавшийся синеватым в сумеречном свете. Она открыла рот, собираясь солгать. Я остановила ее.
– Неправда.
– Откуда ты знаешь? – резко спросила она. – Я ведь даже не сказала…
– А тебе и не нужно ничего говорить.
Молчание. Над рекой вместе с барабанным боем разносились звонкие звуки скрипки.
– Глупо, да? – наконец заговорила она с отвращением к себе. На месте глаз у нее зияли крошечные полукруглые щелки. – Его я никогда не виню. Разве что так, немного. Порой даже забываю, что произошло на самом деле. – Жозефина набрала полные легкие воздуха, словно собиралась нырнуть в воду.
– Натыкаюсь на двери. Падаю с лестницы. Н-наступаю на грабли. – В ней клокотал истеричный смех, она захлебывалась словами. – Он говорит, что я невезучая. Невезучая.
– А в этот раз за что? – ласково спросила я. – Из-за речных цыган?
Она кивнула.
– Они не представляли никакой угрозы. Я собиралась их обслужить. – На мгновение она повысила голос до визга. – Не понимаю, почему я всегда должна делать так, как хочет эта стерва Клэрмон! «Мы должны держаться вместе, – зло передразнила она. – Ради всеобщего спокойствия. Ради наших детей, мадам Мускат…» – Судорожно вздохнув, она вновь заговорила своим голосом: – Хотя обычно она даже не здоровается со мной, встречая на улице… воротит от меня нос, как от чумной!
Жозефина опять глубоко вздохнула, с трудом подавляя в себе вспышку ярости.
– Только и слышу: Каро то, Каро это. Я же вижу, как он смотрит на нее в церкви. Почему ты не берешь пример с Каро Клэрмон? – Теперь она имитировала мужа, придав голосу гневные интонации подвыпившего мужчины. Ей даже удалось изобразить его манеры – выпяченный подбородок, агрессивную чванливую позу. – В сравнении с ней ты неуклюжая свинья. Она – элегантная женщина. Стильная. У нее хороший сын, лучший ученик в школе. А ты чем можешь похвастать, хе?
– Жозефина.
С истерзанным выражением на лице она повернулась ко мне.
– Извини. На мгновение я почти забыла, где…
– Знаю. – Подушечки больших пальцев на моих руках зудели от гнева.
– Ты, должно быть, считаешь меня дурой, думаешь, зачем же я живу с ним столько лет? – Голос у нее унылый, взгляд темный, в глазах – обида.
– Нет, я так не думаю.
– Да, я дура, – заявила Жозефина, будто и не слышала меня. – Бесхарактерная дура. Я его не люблю… даже не помню, любила ли когда-нибудь… но как подумаю, чтобы оставить его… – Она растерянно замолчала. – По-настоящему оставить… – повторила она тихо, с недоумением в голосе. – Нет. Это бесполезно. – Она вновь посмотрела на меня, теперь уже с непроницаемым выражением на лице, окончательно замкнувшись в себе. – Вот почему я не могу больше общаться с тобой, – произнесла она тоном безысходного смирения. – Я не могла допустить, чтобы ты мучилась догадками… ты заслуживаешь лучшего. Но дела обстоят именно так.
– Нет, – возразила я. – Ничего еще не потеряно.
– Потеряно. – Она отчаянно, с ожесточением отбивалась от всего, что могло даровать ей поддержку и утешение. – Неужели ты не понимаешь? Я – дрянь. Воровка. Я лгала тебе. Я – воровка. Я все время ворую!
– Да, знаю, – ласково сказала я. Открывшись друг другу, мы обрели полное взаимопонимание, засиявшее между нами, как рождественская игрушка. – Жить можно гораздо лучше, – наконец промолвила я. – Миром правит не Поль-Мари.
– Для меня как раз он – владыка мира, – упрямо заявила Жозефина.
Я улыбнулась. С таким-то упрямством, если направить его в нужное русло, она могла бы горы свернуть. И это в моих силах. Я чувствую, о чем она думает, почти физически ощущаю ее мысли, взывающие к моей помощи. Мне ничего не стоит навести в них порядок… Я нетерпеливо отмахнулась от этой идеи. Никто не дал мне права склонять ее к тому или иному решению.
– Прежде тебе не к кому было податься, – сказала я. – Теперь есть.
– Правда? – В ее устах это прозвучало почти как признание своего поражения.