Он был взволнован, нервно переминался с ноги на ногу, крепко обхватив себя руками, будто пытался согреться.
Что-то случилось. Внезапно меня охватила твердая, паническая уверенность в том, что произошло нечто ужасное. Ру вдруг резко развернулся и быстро зашагал к «Небесному миндалю». Он почти влетел в шоколадную и застыл у двери с поникшей головой, виноватый и несчастный.
– Арманда, – выпалил он. – Кажется, я убил ее.
Мы в немом недоумении смотрели на него. Он беспомощно развел руками, словно отгоняя плохие мысли.
– Я хотел вызвать священника, а телефона у нее дома нет, и я подумал, может, он… – Ру резко замолчал. От волнения его акцент усилился, так что казалось, будто он сыплет непонятными иностранными словами, говорит на неком странном наречии из гортанных рычащих звуков, которое можно принять за арабский или испанский языки, или верлан, или загадочную помесь всех трех.
– Я видел, что она… она попросила меня подойти к холодильнику… там лежало лекарство… – Он опять прервал свою речь, не совладав с нарастающим возбуждением. – Я не трогал ее. Даже не касался. Я не стал бы… – Слова с трудом срывались с его языка. Он выплевал их, словно сломанные зубы. – Они скажут, я набросился на нее. Хотел украсть ее деньги. Это неправда. Я дал ей немного бренди, и она просто…
Он умолк. Я видела, что он пытается овладеть собой.
– Так, успокойся, – ровно сказала я. – Остальное расскажешь по дороге. Жозефина останется в магазине. Нарсисс вызовет врача из цветочной лавки.
– Я туда не вернусь, – уперся Ру. – Я уже сделал, что мог. Не хочу…
Я схватила его за руку и потащила за собой.
– У нас нет времени. Мне нужна твоя помощь.
– Они скажут, что это я виноват. Полиция…
– Ты нужен Арманде. Пойдем, быстро!
По дороге в Марод он мне сбивчиво поведал о том, что произошло. Ру, испытывая угрызения совести за свою вспышку в «Миндале» минувшим днем и видя, что дверь дома Арманды открыта, решил зайти и увидел, что старушка сидит в кресле-качалке в полуобморочном состоянии. Ему удалось привести ее в чувство настолько, что она сумела произнести несколько слов. «Лекарство… холодильник…» На холодильнике стояла бутылка бренди. Ру наполнил стакан и влил ей в рот несколько глотков.
– А она взяла… и затихла. И я не смог привести ее в сознание. – Его душило отчаяние. – Потом я вспомнил, что у нее диабет. Наверно, пытаясь помочь, я убил ее.
– Ты ее не убил. – Я запыхалась от бега, в левом боку нещадно кололо. – Она очнется. Ты мне поможешь.
– А если она умрет? Думаешь, мне поверят? – сердито вопрошал он.
– Не ной. Врача уже вызвали.
Дверь дома Арманды по-прежнему распахнута настежь, в проеме маячит кошка. Изнутри не доносится ни звука. Из болтающейся водосточной трубы с крыши стекает дождевая вода. Ру скользнул по ней оценивающим взглядом профессионала: «Нужно поправить». У входа он помедлил, словно ожидая приглашения.
Арманда лежала на коврике перед камином. Ее лицо блеклого грибного оттенка, губы синие. Слава богу, Ру выбрал для нее правильную позу: одну ее руку сунул ей под голову в качестве подушки, а шею повернул так, чтобы обеспечить полную проходимость дыхательных путей. Она неподвижна, но едва заметное колебание спертого воздуха у ее губ свидетельствует о том, что она дышит. Рядом – сброшенная с ее колен недоконченная вышивка и опрокинутая чашка с выплеснутым кофе, образующим на коврике пятно в форме запятой. Ни дать ни взять, сцена из немого фильма. Ее кожа под моими пальцами холодна, как рыбья чешуя; в прорезях век, тонких, как мокрая гофрированная бумага, виднеется темная радужная оболочка.
Черная юбка на ней задралась чуть выше колен, открывая постороннему взору алую оборку. При виде старых больных коленок в черных чулках и яркой шелковой нижней юбки, надетой под невзрачное домашнее платье, меня вдруг пронзила острая жалость к старушке.
– Ну? – рыкнул в волнении Ру.
– Думаю, выживет.
В его глазах – недоверие и подозрительность.
– В холодильнике должен быть инсулин, – сказала я ему. – Наверно, это лекарство она и просила. Быстро давай его сюда.
Свое лекарство – пластмассовую коробочку с шестью ампулами инсулина и одноразовыми шприцами – она хранит вместе с яйцами. На другой полочке коробочка трюфелей с надписью «Небесный миндаль» на крышке. Кроме конфет, продуктов в доме почти нет. Открытая банка сардин, остатки мелко рубленной жареной свинины в жирной бумаге, несколько помидоров. Я ввела ей препарат в вену на руке. Это я умею. Когда состояние матери начало резко ухудшаться в связи с болезнью, которую она пыталась излечить множеством методов нетрадиционной терапии – акупунктурой, гомеопатическими средствами, ясновидением, – мы все чаше стали прибегать к старому испытанному способу – морфию. Покупали его на черном рынке, если не могли достать рецепт. И хотя мать не жаловала наркотики, она была счастлива, когда боль утихала, и, обливаясь потом, жадно смотрела на башни Нью-Йорка, плывущие перед ее глазами, словно мираж. Я приподняла Арманду. Кажется, она легкая, как перышко, голова безвольно болтается. На одной щеке следы румян, отчего лицом она похожа на клоуна. Я зажимаю ее застывшие негнущиеся руки между своими ладонями, растираю суставы, грею пальцы.
– Арманда. Очнись. Арманда.
Ру стоит растерянный, в замешательстве и одновременно с надеждой во взоре наблюдая за моими действиями. Пальцы Арманды в моих ладонях словно связка ключей.
– Арманда, – громко и властно говорю я. – Тебе нельзя сейчас спать. Очнись.
Наконец-то. Едва уловимый трепет тела, звук, похожий на шорох листьев:
– Вианн.
В следующую секунду Ру уже на коленях возле нас. Лицо пепельное, но глаза сияют.
– Ну-ка повтори, упрямая карга! – Его облегчение настолько велико, что даже больно смотреть. – Я знаю, ты в сознании, Арманда. Я знаю, ты меня слышишь! – Он обратил на меня напряженный нетерпеливый взгляд и, почти смеясь, спросил: – Она ведь заговорила, да? Мне не померещилось?
– Она сильная, – ответила я, качнув головой. – И ты пришел как раз вовремя, а то она провалилась бы в кому. Скоро укол начнет действовать. Продолжай говорить с ней.
– Хорошо. – Он начал говорить, немного сердито, задыхаясь и пристально всматриваясь в ее лицо в надежде увидеть в нем признаки сознания. Я продолжала растирать ее руки, чувствуя, как они постепенно теплеют.
– Не шути так с нами, Арманда. Ишь чего удумала, старая ведьма! Ты же здорова, как лошадь. Тебе еще жить да жить. К тому же я ведь только что починил твою крышу. Неужели я пахал ради того, чтобы все это досталось твоей дочери? Я знаю, ты слышишь, Арманда. Ты же меня слышишь. Чего ты ждешь? Хочешь, чтобы я извинился? Ладно, извини. – По его лицу струятся слезы. – Ты слышала? Я извинился. Я – неблагодарная скотина, извини. А теперь очнись и…
–…орун проклятый…
Ру умолк на полуслове. Арманда издала сдавленный смешок. Ее губы беззвучно зашевелись, взгляд блестящих глаз стал осмысленным. Ру взял ее лицо в свои ладони.
– Напугала тебя, а? – Голос у нее невероятно слабый.
– Нет.
– Напугала. – Это сказано удовлетворенным шаловливым тоном.
Тыльной стороной ладони Ру отер глаза.