Уменя, видно, натура
службиста: мне нужно,чтоб жизньюмоейуправлялиобязанности,мне нужно
ощущение,чтояфункционирую правильно ивполнуюсилу.Потомустоль
плачевно и закончился мой пражскийпериод,что яутратилточную надежную
колею. Мнойужене повелевали никакие расписания,никакие уроки,которые
следовало приготовить к утру. А таккак никакой иной авторитет неподчинил
менясебесразу,я и призналбезумный авторитет толстого пьяногопоэта.
Боже, как все просто, а я-то тогда воображал, будто переживаю бог весть что.
Дажестихиписал- каккаждый второйстудент тех времен - и думал,что
наконец-то нашел себя. Когда же я просил службы на железной дороге, то делал
это назло, чтоб показать отцу, но насамом деле, еще неосознанно и вслепую,
я тогда уже искал под ногами твердую - и свою дорогу.
Иесть еще одна на первый взгляд мелочь - не знаю, не преувеличиваю ли
я:ведья начал сходитьсрельс в ту минуту, когда, ссундучком в руке,
торчал на перроне, растерянный и жалкий, чуть не плача от позора и смятения.
Идолго я жгуче стыдился этого своего поражения. Какзнать, бытьможет, я
стал "паномс вокзала", апод конецдажеоднимиз важнейшихвинтиков в
железнодорожной машинееще и затем, чтобыпередсамимсобойзагладить и
искупить тот тягостный, тот унизительный момент на перроне.
x x x
Конечно, всеэто - истолкования postfactum,нопорой меня охватывала
интенсивнаяистраннаяуверенность,чтопереживаемоемноюсейчас
соответствуетчему-то давнему в моей жизни, что сейчас завершается то,что
было прожито ранее. Например,когда я горбилсянадавизовками под шипящей
лампой -божемой, даведь этоужебыло,когдая корпел над школьными
уроками и грыз ручку, подхлестываемыйужасом при мысли, что их надо сделать
вовремя. Иличувство добросовестного ученика -от него я не мог избавиться
всю своюжизнь, - что не все уроки сделаны.Странно, что моменты,когда я
осознавалтакуюотдаленнуюиудивительночеткуюсвязьс чем-тодавно
минувшим, волновали меня, словно мне являлось нечтовеликое и таинственное;
жизньтогдапредставаламнекакнекоеглубокоеи неизбежное единство,
пронизанноенезримымисвязями,постичькоторыенамданолишьв
исключительныхслучаях. На последнейнасветестанции,когда я сидел на
досках, напоминавших мне о столярной мастерскойотца, я впервые, изумленный
и покорный, начал осознавать прекрасный и простой порядок жизни.
XIII
Попрошествииположенного срокаябылпереведеннастанцию более
высокогоразряда,-правда,небольшуюипромежуточную,нонаглавной
магистрали. Шесть раз в сутки проходили мимо нееэкспрессы, -конечно, без
остановки.Начальникстанции, немец, был оченьдобрыйчеловек; он целыми
днями попыхивал гипсовой трубкой с длинным чубуком, но когда давали сигнал к
приезду скорого, он ставил трубку в угол, чистил сюртук щеткой и отправлялся
на перрон, чтоб воздать надлежащие почести международному экспрессу.
XIII
Попрошествииположенного срокаябылпереведеннастанцию более
высокогоразряда,-правда,небольшуюипромежуточную,нонаглавной
магистрали. Шесть раз в сутки проходили мимо нееэкспрессы, -конечно, без
остановки.Начальникстанции, немец, был оченьдобрыйчеловек; он целыми
днями попыхивал гипсовой трубкой с длинным чубуком, но когда давали сигнал к
приезду скорого, он ставил трубку в угол, чистил сюртук щеткой и отправлялся
на перрон, чтоб воздать надлежащие почести международному экспрессу. Станция
была как конфетка - во всех окнах петунии,вездекорзинкислобелиямии
настурциями, всадикебуйствовалисирень, жасмини розы, даещевокруг
пакгаузаи блокпостов -сплошь клумбы,пестревшие ноготками, незабудками,
львиным зевом.Начальник требовал, чтоб всетак и сверкало - окна, фонари,
водокачка, выкрашеннаявзеленыйцвет; при малейшемупущениистарый пан
выходилиз себя."Эточто такое! -бранилсяон.-Здесь международные
экспрессы ходят, а вы тут свинстворазводите!" Причем свинством называлась,
например, брошенная бумажка,- но нельзя же, ведьблизится славный миг: вон,
из-за поворота, хрипло гудя, уже выныривает могучая, высокая грудь паровоза,
начальникделаеттришагавперед - иэкспрессбурейпроноситсямимо,
машинист приветственно машет, со ступенек вагонов салютуют кондукторы, а наш
старыйначальникстоитнавытяжку,пяткивместе,носкиврозь,ботинки
начищеныдо зеркальногоблеска,ионс достоинствомподносит ладоньк
краснойфуражке.(В пяти шагах позади негослужащий с интереснымбледным
лицом, -высокая фуражка,штаны блестят от сидения,-салютует чуть-чуть
небрежнее, и это - я.)Потом старый начальникшироким,хозяйским взглядом
обводитсинеенебо,чистыеокна,цветущие петунии,разметенныйпесок,
собственные сияющие ботинкии рельсы,тожесияющие, словноон специально
велел ихнадраить,довольный, поглаживаетсвой нос -чтож, мол, хорошо
получилось - и идет раскурить свою трубку. Обряд этот отправляется шесть раз
на дню, с неизменной помпой инеизменной торжественностью. Во всей монархии
железнодорожная братия знала старогоначальникаи его образцовуюстанцию;
торжественное прохождение экспрессовбыло серьезнойи милой игрой, которой
всерадовались. А по воскресеньям после обеда накрытом перроне открывался
праздничный променад; местный люд, разодетый и накрахмаленный, мирно и чинно
прогуливался под корзинками с лобелиями, а начальник, заложив руки за спину,
расхаживал вдоль путей,словно хозяин, поглядывая, вселив порядке.Это
былаегостанция,егохозяйство;и еслиб моглитвориться чудеса ради
вознагражденияивосславленияправедныхдуш,токогда-нибудь унашего
перронаостановился бы международный скорый (тот, что в12.17),и из него
вышел бы государьимператор, приложилбыон двапальца к козырьку, даи
сказал бы: "Красиво тут у вас, господин начальник.