Затаивдыхание,
прислушиваешься, как трещит военная мaшина.
Устарикатестяслучилось несчастье:наегостанцииобразовалась
пробка,иназастрявшиесоставы налетелэшелонсоскотомдля фронта;
столкновениенекрупное,-всегонесколькораненых,дакоровпришлось
прирезать на месте,- но старик, истый железнодорожник,от этого помутился
разумоми вскоре помер. Ночьюжена рыдала у меня на плече, я гладилее, и
было мне безмерно грустно.Видишь ли, не могу я сказать тебе, о чем думаю и
чтоделаю; такладно мы с тобой жили, и вот- так страшно далеки другот
друга. Как же это случается, что люди вдруг делаются до ужаса чужими!..
XIX
Конец войне, конец монархии; пока жена плакалаи всхлипывала (это было
у нее в роду - служение государю императору), я получил из Праги приглашение
в новое министерство путей сообщения - мне предлагали отдать свой выдающийся
опытделуустройстважелезныхдорогмолодогогосударства.Япринял
приглашение - я действительно обладал этим самым "выдающимся опытом"; к тому
же за годы войны станция моядотого была разорена, чтомне не жальбыло
покинуть ее.
Вот ипоследнийабзац незатейливой моейжизни. С двадцатидвухлет
служиля на железной дороге, и делал этос любовью; тут обреля свой мир,
свой семейный очаг, а главное - чувство удовлетворенияоттого, что исполняю
работу, которую умею делать хорошо и надежно. Ивот меня призвали применить
опыт всей моей жизни. Ага, значит, он был не напрасен. Я так хорошо все знаю
- начинаяотвзрывных работ напрокладкедорог,отпоследней насвете
станцийки идеревяннойбудкиламповщикаикончаясуматохой игрохотом
крупныхжелезнодорожныхузлов;знаю вокзальныезалы,подобныекаменным
замкам, и полустанки средиполей, пахнущие купавкой и тысячелистником, знаю
красныеизеленыеогоньки,потные тушипаровозов,семафоры, сигналыи
перестук колес на стрелках; ничто не пропало даром, все сложилось, слилось в
этакийединый, обширный опыт;я понимаю железные дороги, и это понимание и
есть я сам, есть моя жизнь. Теперь все, чем я жил, соединено в моем опыте; и
я могу опять, в полной мере, использовать его - это как если б мне было дано
еще раз прожить мою жизнь в ее итоге. И на новойсвоей службе ячувствовал
себя не могу сказать счастливым,- слишком уж много для этого тут было хаоса,
-нонасвоемместе.Тобылаобыкновенная,ноцельнаяипо-своему
законченнаяжизнь;и когда ятеперь оглядываюсь на нее,то вижу, какво
всем, что было, осуществляется некий порядок или за
XX
Три недели неписал; опятьнакатились неприятности с сердцем; когда я
сиделзаписьменным столом,захватилона полуслове (какое словоя хотел
написать-закон? Или замысел? Непомню).Вызвалико мне врача,тот не
сказал в общем ничего - какие-то изменения в сосудах, принимайте вотэто, а
главное - покой,сударь, покой.
Вызвалико мне врача,тот не
сказал в общем ничего - какие-то изменения в сосудах, принимайте вотэто, а
главное - покой,сударь, покой.Вот лежу и размышляю - не знаю, вэтом ли
необходимый мне покой, однако другого занятия уменя нету. Теперь несколько
полегчало, и потому хочу дописать начатое; осталось немного,а я никогда не
оставлялнезаконченной работы. Перо выпало из моих пальцев как раз, когда я
собирался написать великую ложь; поделом мне был сердечный припадок. Незачем
мне и некому лгать.
Правда,я любил железную дорогу,но я пересталее любить,когдаее
запакостила война, перестал любить, когда устраивал на ней саботаж, а больше
всего перестал любить ее, когда попал в министерство.
Поперекдушибыламнеэтабумажнаяи по большей частибесплодная
работа, которуюназывали реорганизациейнаших дорог;с однойстороны,я
слишком хорошо видел всякиебезобразия и снизу и сверху,которых ужасалась
моя службистская совесть, с другой стороны - я начинал предчувствовать нечто
болеенеотвратимое,трагедиюжелезнодорожноготранспорта,которыйждет
участь конныхфургонов и дилижансов;что делать,великаяэпохажелезных
дорог уходит... Короче, менявовсе не радовала новаяработа; радовало меня
только то, что теперь якрупная шишка, есть у менязвание и я многим людям
могупоказать своювласть.Ибо в конце-токонцов это и естьподлинная и
единственнаяцельвжизни:забратьсякакможновышеинаслаждаться
собственным положением и почетом. Так-то - вот и вся правда.
x x x
Написал - и смотрю несколько испуганно. Как, неужели - вся правда?
Да,так;вся правдао том, что мы называем:достичь жизненной цели.
Никакойрадостинебыловсидениина министерской службе; былотолько
удовлетворение-вот,мол, вскарабкались-таки,- да еще ревнивая злость на
то, что другие, половчее, политически пооборотистей, забрались еще выше. Вот
и вся история обыкновенной жизни.
Постой, постой, не вся история! (Это спорятдва голоса, я их отчетливо
различаю; тот, который говорит сейчас,будто что-то защищает.) В моей жизни
ведь карьера и тому подобное - не важное!
Ах, не важное?
Не важное! Я был слишком обыкновенный человек, чтоб иметь хоть какое-то
честолюбие. Никогда мне и не хотелось выделяться; яжил своей жизнью, делал
свое дело...
Зачем?
Затем, что хотелделать его хорошо. Провести большим пальцем по лицу и
изнанке - славно сработано. Это и есть настоящая обыкновенная жизнь.
Ах,воткак; значит, и вминистерствемы заботились только освоем
удовлетворении?
Н-ну... это другое дело;это уже, строго говоря, не имеет отношения ко
всему, что было раньше. Человек меняется к старости...
Или - в старости выдает себя?
Чепуха. Если б я рвался вперед иличто там - это быдолжно проявиться
гораздо раньше.
Ладно! А кто же был тот мальчик, которыймучился оттого,что не может
возвыситьсянад своими товарищами? Кто такжарко, до боли, ненавиделсына
маляра за то, что тот сильнее и смелее, - помнишь?
Погоди, не совсем так; ведь мальчик тот по большей части играл один; он
нашел свой мирок, свойдворик из щепочек, свой угол междудосок- снего
было вполне достаточно, и там он забывал обо всем.