..
Во время войны?
Да. Это я тоже делал из честолюбия?
Трудно сказать. Возможно; ведь тымог рассчитывать на то, что государь
императорбудетразбит,однакослишкомвелик былриск.Этокак-то не
укладывается в мое построение. Да и в твою историю тоже.
Почему?
Смотри: этот идиллический начальник станции ведьвовсе негерой; не в
его это линии. Но я скажу тебе, почему тебе надо было написать историю твоей
жизни.Именнорадитого военногоэпизода.Вдруг кто-нибудь прочитаети
увидит - ага, был такой-то начальник станции иделал он то-то и то-то. Даже
рисковалжизньюзасвой народ, этакий скромный герой. Лишьчуточку, лишь
вполголоса, ненавязчивонапомнитьо своихзаслугах -ведьради этогои
пишутся мемуары, а?
Лжешь! Лжешь! Я писал - записки об обыкновенной жизни.
А как же подвиг-то?
Это - тоже именно обыкновенная жизнь.
Хорошосказано.Жаль,чтонеэтопоследнееслово.Потомучто,
миленький, ужвовсе не герой сидел потом в министерстве. Там ужесиделя,
приятель. Сидело тамэтакое ревностное, тщеславное,служебное "я", которое
хотело добиться чего-то такого. Этакое маленькое"я", которое силилось быть
большим.
Ах, оставь, там я тоже был хорошим, добросовестным работником.
Чепуха! Ты делал все возможное, лишь бы тебяценили, лишь бы пробиться
еще ступенькойвыше. Всю жизньдумалтолько о себе, а большени о чем на
свете. Сколько же я ради этого потрудился,Иисусе Христе! Примерный ученик,
образцовый служащий- чеготольконенаглотался я радиэтого? Ведьэто
стоило мне целой жизни, явсе принес в жертвуэтому, а в конце пути видишь
ловкачей, которые пролезливыше тебя, апочему? Да потому только, что были
сильнееи смелее!Иштанына службе не протирали, иработатьим так не
приходилось, а вонведь куда дотянули -изволь вставать перед ними,когда
входят! Зачем же тогда быловсе - и то, что еще в начальнойшколе, и позже
тоже, меня ставили в пример прочим, и то, что станцию мою в пример ставили -
зачем?Мир - для тех, кто посильнее и посмелее, а я проигралсвою игру.К
твоему сведению, вот в этом и есть завершение обыкновенной жизни: в том, что
я мог взглянуть на свое поражение. Чтобувидеть его,надо взобратьсячуть
повыше.
И теперь ты за это мстишь.
Да, теперь я за это мщу. Теперь я вижу, что все было напрасно, а посему
- мелко, жалко и унизительно. Ну, ты- ты другой, тебе-то что;ты способен
играть цветочками,садиком, своей оградой изщепок; радиигры ты способен
забытьо себе -нонея, не я.Я- тот, кто потерпел поражение,и эта
обыкновенная жизнь- моя. Да, я мщу.А разве не за что? Разве не ушел я на
пенсию чуть не спозором? Господи, да ведь меня обследовали!Яведь знал,
что там дикие безобразия - в поставках и прочее, но это делали другие, более
отважные...Я знал, номолчал; выу меняв руках, голубчики, ив нужный
момент все выйдет наружу! А вот же лопнуло дело, и обследовать-то стали меня
- меня,образцового, безупречного! Конечно,они потомпоняли - номне-то
пришлось выйти на пенсию.
Поражение, братец; и после этого - немстить? Для
того и пишу эти записки...
Только ли для того?
Только. Чтоббыло сказано: на мне нет вины. Это быследовало доказать
подробно, а не болтать: мол, обыкновеннаяжизнь, идиллия и прочие глупости.
Вот единственно в чемдело:страшное, несправедливое поражение. То была не
счастливая жизнь, то ужас был - неужели не видишь, что это был ужас?
XXII
Неттакнельзядальше, надо прекратить;очень уж это нервирует, что
ли,-когдадваголосассорятся,сердце начинает трепыхаться, а потомя
чувствую такуюнепреходящую, гнетущуюболь вотздесь, вгруди.Приходил
доктор,измерилдавлениекрови,нахмурился."Чемвызанимаетесь?-
сердился.-Давлениеповышается!Вамнуженпокой,абсолютныйпокой".
Попробовал я бросить писать, лежал просто так, но тогда в голове выскакивают
обрывки диалога, опять они бранятся из-за какой-нибудь ерунды, и мне вновь и
вновьприходится уговариватьсамогосебя:тишевы, не ругайтесь!Ито
правда,иэто-всебылотак,норазвевчеловеке,разве всамой
обыкновенной жизнималоместадля разнообразнейшихпобуждений? Ведьэто
совсемпросто: можноэгоистически, упрямо думатьособственной выгоде, а
пройдет время - и забываешь обэтом, забываешь самогосебя, и уже нетдля
тебя ничего, кроме твоей работы.
Стой,нетак-то все просто: ведь тут две совершенноотличные друг от
друга жизни! В том-то и дело, в том-то и дело...
В чем именно?
Да в том, которая же из них - подлинная.
x x x
Но довольно -не идет мне все это напользу. Я привык беречь себя - с
той поры,кактогда, ввокзальной канцелярии, уменя впервые пошла кровь
горлом,я все говорю себе: осторожнее! Почти всю жизнь рассматривал ясвои
платки - нет ли в мокроте кровяной ниточки; это началось на той последней на
свете станции,апотом укоренилось - постояннаяозабоченностьздоровьем,
будто в этом - важнейший закон жизни.
Важнейшийзакон жизни,а что,если этоивправдутак? Оглядываясь
назад, вижу - именно тогда я пережил глубочайшее потрясение, когда горлому
меня хлынула алая кровь, ия сидел раздавленный, страшно слабый и жалкий, а
перепуганныйстарыйчиновник вытирал мнелоб мокрым полотенцем. Этобыло
страшно. Да, то былосамым сильным исамым неожиданным моимпереживанием:
безграничноеудивлениеиужас, апотом - отчаянное желание жить, хотя бы
самойнезаметной,самойсмиреннойжизнью;впервыевомнеотозвалась
осознанная,чрезвычайно сильнаялюбовь к жизни. Собственно, именно тогда в
корне изменилась вся моя жизнь, и я стал как бы другим человеком.
Дотойпоры я тратилсвоиднипросто так или проживал их, почти не
замечая;теперь явдругстал бесконечно ценить один тот факт,чтовот -
живу, ия совсем другимиглазами увидел себя и все вокруг.