Найдя глазами образа, Илья с чувством перекрестился,
покаприказчик с удивлением его рассматривал, держа свечу в руках, и упал в
ноги отцу.
- Батюшка, не обидьте, благословите меня! Я ваш Илько!
-Илья,Ильюша!-крикнулаженщина, убиравшая со стола. Она быстро
обернулась и, уроня на лавку поднос с посудою, кинулась сыну на шею.
-Илько!-проговорил,всвойчередтронутыйипораженный
неожиданностью,приказчик,торопливо ставя свечку на стол. - Вот не ожидал
дорогогогостя!А я в обход было шел посмотреть, все ли сторожа на местах!
Господи...вотгость!-Романдрожащимирукамиснялсгвоздя икону,
благословилею сына, дал ему ее, а потом свою руку поцеловать и заключил: -
Ну,полно,жена,вытьнаднимдаобниматьего, теперь пришел, так уж
насмотришься,налюбуешься им! А лучше давай-ка ему поесть; верно, голоден с
далекойдорожки.Вздуй огня в печи, яичницу, что ли, ему изготовь, пока мы
о деле потолкуем.
СедаяИвановна, утирая радостные слезы, встала, опять кинулась к сыну,
посмотрелананего,сняласнегопояс,чуйку,заплакалаитутже
засмеялась, качая головою.
-Так,так,Илько; хорошо, что ты воротился. Ей-богу, хорошо! А я-то
ужсчитал,чтотыпропалнавеки: панихиды по тебе служить собирался, да
твояматьвонвсеостанавливала, говорит: еще подожди, сердце чует - жив
Илько. А сколько будет лет, как ты в бегах был?
- Двенадцать!..
-Точно, двенадцать, я тогда еще в рядовых, кажется, был. Да... теперь
ужедесятьлетвприказчикахсостою.Всемселом заправляю. Ты, верно,
слышал, Илько?
-Слышал, - отвечал Илья, рассматривая смуглые, будто из меди вылитые,
чертыотцовскоголица,егочерныегустыеброви, карие глаза и черные с
проседью, под гребенку стриженные волосы, курчавые, как и у Ильи.
Рослыйширокоплечийстанотцабыл по-прежнему прям и крепок, только
сталсильнополнеес той поры, как он с длинною палкою перестал ходить за
скотоми,впотертойсермягестоявполе, жаловаться на судьбу одному
перелетному ветру.
-Многоводыутеклостех пор, как ты в бродяги пошел, Илько... Да
наехалбаринпосле тебя. А тут немца сместили, меня наставили. Ну да о том
после...Пожалелятогда,что тебе сам же совет дал и что ты утек. Через
разныхбродяготебе разведки делал, в полицию явки давал. Хорошо, что ты
воротился.Абылобыещелучше, кабы воротился прежде. Нужен ты мне был
тогда,даитеперьещеболее, пожалуй, будешь нужен. Ведь ты грамотный,
кажется?
-Выучилтогда пьяный немец... Помните, как бил? Струны проволочные в
розги ввязывал. Уксусом после кропил...
-Так,так.Дадавайже,жена, гостю дорогому поесть скорее! А не
выпьем ли мы на радости, Илько, водочки? Пьешь?
- Нет, не пью.
- Ну, так я выпью!
УИльивголовевсе мелькал между тем припасенный отцу на хозяйство
конек. Как ничтожен теперь казался ему этот его заветный подарок!
-Ну,ачто же ты нажил, сын, на воле-то, столько лет маявшись вдали
от отца и матери? - спросил шутливо Роман, стоя у дверей.
- Я-то?
- Да; за двенадцать лет люди сотни, тысячи, умеючи, наживают!
Ильяглазнеподнимал.Романсамодовольнопосматривалнасвоего
забулдыгу,блудногосына,необращая внимания на мучительный, болезненно
любящий и жалобный взор матери, устремленный на Илью из-за пылающей печки.
-Чтогрехатаить, - сказал Илья, - как стал я подрастать у людей на
воле,переходясместанаместодасвоюневолюбылуюскрывая, были
заработки,былииденьгихорошие.Толькорубль-товездеодин: больше
целковогонеходит.Какнажил,так и прожил - все одно, что и в здешних
вашихместах.Былислучаи,чтоиполициинадобыло дарить и от своих
братьев-душегубовоткупаться.Дваждыловилименя,поэтапу из города в
городпересылали.Тут-томозолейпоношено,тут-тохолодудаголоду
испытано,вшей да комаров покормлено собою! А господь дал, после опять стал
наволежить,значит,янаживал, я же и проживал. Известное дело, чужая
сторонка;каксвоей-тонастоящей,собственной, значит, норки нет, куда и
зверек лишний колос на запас тащит...
-Так ты, выходит, теперь к норке родной и направил путь? Дело! Чем же
тытеперь желал бы тут быть у барина на селе? Отвечай по душе. Я теперь тут
главный: что решу, тому и быть. Говори!..
Илья взглянул на мать.
-Вы,точно, главный тут! - сказал Илья отцу, - вам такая и дорога. А
мне,когдамилостьвашаивыдадитебродягетут жить, позвольте... к
обществу стать. Землю мне нарежьте; на хозяйство к плугу поставьте меня...
Романзадумался, вышел за дверь. Ивановна кинулась к двери, заперла ее
опятьнакрючок,поцеловаланесколькоразсына,посадила его за стол,
поставилаему остатки ужина, свежую яичницу, обняла его горячо и оглянулась
опять по комнате.
-Ты,сынку,не перечь отцу. Он тебе счастья желает. Должно быть, он
тебе ключи сдать затеял; он давно ищет верного себе ключника.
-Эх,матушка, все это так, да земля-то крепче; с земли не сгонишь, а
отместамогутотказатьи будешь бобылем. Какие я места имел! А все своя
земляксебе тянет! Срубишь этак избенку, заведешься всем... Ну, да мне же
это и особо еще нужно...
- Зачем?
Старухапристальнопосмотрела в глаза сыну. Он оставил ложку, утерся,
перекрестился на иконы, поклонился матери и сел опять.
- Матушка, я нашел себе суженую.
Старуха радостно перекрестилась.
- Слава тебе, господи! Где же ты сыскал ее?
- Слыхала, матушка, про Талаверку?
- Про какого?
-Про Афанасия, что бежал тут по соседству от какой-то барыни двадцать
четырегоданазад? Он в столярах у нее был тут, в каретниках и в ее хуторе
проживал.