Дачестноли,слушай,
обманом-то, тайком? а? притом с женщиной... ведь жалко было бы? правда?
- Как не жалко, - ответил я в простоте, - врагов следует побеждать,но
открыто... иначе всяк назвал бы предателем, низким душегубцем.
Граф как-то живо при этом мигнул, точно в глазах его что-то пробежало.
- Ну да, милый, уж так-то подло... и мы с тобой не палачи!-произнес
он. - А из Петербурга все-таки даром не напишут, и притом, как на настам
смотрят, еще вилами писано поводе...Дачто!откровеннотебескажу:
оттуда уже дважды являлись ко мне тайные послы, соблазняя и склоняя против
всех вверенных мне дел... Ожидал ли ты этого? Необидноли,послевсех
моих заслуг? а?
Откровенность графа поразила меня и вместе сильно мне польстила.
"Вотположениесильныхмира!"-думаля,искреннежалеяграфа.
Действительное падение фавора его семьи мне уже было известно.
Алексей Григорьевичзадалмнеещенескольковопросовокняжнеи
окружающих ее, сказал, что берет меня в свой ближний штаб, иотпустил,с
приказом остаться в Болонье и ждать его зова. Я поблагодарил за внимание и
откланялся.
На другой день граф уехал в Ливорно, к эскадре, и возвратился неближе
недели. Меня к нему не звали. Будучи без денег, я сильно во всем нуждался,
да и скучал. Писать в Россию было некому. Прошло ещенесколькодней.За
мной явились.
Граф принял меня в рабочем кабинете.
- Угадываешь ли. Концов, что я тебескажу?-спросилон,перебирая
бумаги.
- Как знать мысли вашего сиятельства?
- Вот записка; получишь у казначея деньги и прежде всего уплатидолги,
пошли своим заимодавцам-французам... ты обезденежел на службе... азавтра
едешь в Рим...
Я поклонился и ждал дальнейших повелений.
- Знаешь, зачем? - спросил граф.
- Не могу угадать.
-Покатыстранствовалихворал,таинственнаякняжна,покинутая
ветрогоном Радзивиллом, - сказал граф, - оставила Рагузу.Сперваона,с
неаполитанским паспортом, навестила Барлетту, пожилатам,атеперьпод
видом знатной польской дамы появилась в Риме. Понимаешь?
Я снова поклонился.
- Так вот что, - заключил граф. - Я давно перед нею виноват, не отвечал
ей на два письма... да и как было,средивсякихсоглядатаев,отвечать?
Пытался было кнейпослатьэтиднидоверенногочеловека,твоегоже
сослуживца по флоту, но она его не приняла. Жаль бедную, неопытна,молода
и всеми брошена, без средств. Тысумеешьувидетьееиначнешьснею
переговоры. Я ее приглашаю сюда... Там, слышно, есть кое-ктоизрусских.
Разузнай-ка, да главное - обереги ее от враговивсякихвлияний.Пусть
доверится нам одним; мы ей окажем помощь. А насчет совести, будьспокоен,
все будет исполнено от сердца и по законам справедливости.
10
Я был ошеломлен, поражен.
"Неужели граф затевает измену? - мелькнуло у меня в мыслях. -Бытьне
может! Знатный патриот, герой достопамятного переворота и главный пособник
Екатерины не замыслит этого! Но что же у него в уме?"
Волнуемый сомнениями, я возымел смелое, дерзкоенамерение-выведать
сокровенные мысли графа.
В те дни, надо сказать, вдруг пошло кем-то пущенное шептанье,будтос
севера прислан тайный указ, что графаотзывают,заменяяеговкоманде
флота другим, и все его при этом поистине жалели.
- Простите, ваше сиятельство, - сказал я графу, - завтражеяедув
Рим; вы мне поручаете дело высшей важности. Если княжна согласится на наши
кондиции и приметвашзов,осмеливаюсьспросить,чтоможетоттого
произойти?
- Вот ты брандер какой, водяной вьюн, - усмехнулся Алексей Григорьевич,
- и все вы, моряки, таковы - все вынь да положь. А мы, дипломаты, не любим
лишней болтовни. Поживешь, сам увидишь... дело покажет себя. А я верныйи
преданный слуга нашей государыни Екатерины Алексеевны.
- Простите, граф, великодушно, - продолжал я, - мне дается неморское,
а дипломатическое дело. Я в таковых не вращался и сильно сомневаюсь... Ну,
как эта особа и впрямь объявит свои права?
- О том-то я и думаю, - ответил граф. - Легко можетстаться,чтоона
истинный царский отпрыск, нашей матушки Елисаветы кровь! На все надобыть
готовым. Старайся, Концов: не забудутсятвоиуслуги...Ипреждевсего
помни,надокняжне,какженщине,помочьденьгами,вывестиееиз
угнетенного положения... Почем знать? Идляеевеличества,государыни,
авось это будет приятно перед обществом.Унашейцарствующеймонархини
сердце, ой, порою...хотьикаменное...даиона,может,сжалится,
смягчится впоследствии.
Граф более и более меня поражал.
"Вот, - мыслил я, - удостоился чести, кого ксеберасположил!Теперь
ясно - граф не изменяет, хотьчеловеколюбиеиувлеклоегодосмелого
ропота и некоих сильных укоризн! ВлияниеОрловыхпало;граф,очевидно,
задумал уговорить претендентку отказаться от ее прав".
Путь, указанный графом,сталмнепонятен.Ясобралсяиуехал,с
искренним увлечением в точности исполнить порученное мне дело.
Это было в начале февраля текущего, 1775 года. Кажется, так недавно,а
сколько испытано, пережито.
Достигнув Рима, я отыскал графскогопосланца,явившегосятударанее
меня. То был лейтенант нашейжеслужбы,какговорят,грек,аскорее
полунемец, полуеврей, Иван Моисеевич Христенек. Я ему отдал порученные мне
бумаги и стал его расспрашивать о предмете нашей миссии. Черный, какжук,
невысокий, юркий и препротивный человек, Христенек все улыбался иговорил
так вкрадчиво, а глаза чисто воровские, разом глядят и в душу, и в карман.
Я узнал от Христенека, что княжна занималавРименаМарсовомполе
несколько комнат в нижнем ярусе дома Жуяни. Здесь она проживала вбольшой
скрытности и недостатках во всем; за квартиру платила пятьдесят цехиновв
месяц и имела всего три прислуги, ходила лишь в церковьи,кромедруга,
аббата-иезуита, да, по своей хворобе, врача, не допускала к себе никого.
Христенек, присланный графом, переодетыйнищим,тщетнобродилболее
двух недель возле двора Жуяни, ища свидания с его уединенной жилицей.Ему
не доверяли и, каконнибилсяиниупрашивалприслугу,кнейне
допускали.