Доходили до меня в Рагузе кое-какие сомнительные вестио
ее прошлом, о каких-то связях. Но что было за дело до ее прошлогоимало
ли в какие связи она могла вдаваться, ища выхода из своейтяжкойсудьбы!
Да еще и были ли эти связи?
У графа меня тотчас приняли, повели рядом красиво разубранныхгостиных
и зал, сперва в нижнем, потом в верхнем ярусе дома.
Тридцативосьмилетний красавец богатырь,графАлексейГригорьевичне
только дома, но и в то время на чужбине любил-проводить время сголубями,
до которых был страстный охотник. При моем появлении он находился на вышке
своих хором, куда запросто велел лакею ввести и меня.
И что же яувидел?Этотпрославленный,умный,необычайнойсилыи
огромного роста человек, в присутствии коего все прочие люди казались быть
малыми пигмеями, сидел на каком-тостульчике,ураскрытогоипыльного
чердачного окошка. Пребывая здесь, от дневной духоты, в одной сорочке,он
попивализкружкисольдомкакое-топрохладительноеизабавлялся,
помахивая платком на стаю кружившихся по двору и над крышами голубей.
- А, Кончик! Здравствуй! -сказалон,намигобернувшись.-Что?
избавился? поздравляю, братец, садись... А видишь, вон та пара,каковы?..
Эк, бестии, завились... турманом, турманом!..
Он опятьмахнулплатком,ая,невидя,гдемнесесть,сталс
любопытством разглядывать его.Графзаэтигодыпопокоеещеболее
пополнел. Шея была чисто воловья, плечи, как у Юпитера или бога Бахуса,а
лицо так и веяло здоровьем и удальством.
- Что смотришь? - улыбнулся он, опять оглянувшись. - Голубями,видишь,
тешимся, пока ты терпел у турок;здесьвсеглинистыедачернокромные;
трубистых, как у нас, мало и не простые, брат... Да, за стоверстписьма
носят... диво, вот бы у нас развести... Ну, рассказывай о плене и отвоих
странствиях...
Я начал.
Графслушалсперварассеяние,всепосматриваявокно,потом
внимательнее. Когда же я упомянул об особе, виденной в Рагузе, и подалот
нее пакет, граф ковшиком с тарелки метнул голубям горсть зерна и, пока те,
извиваясь гурьбой, слетались на выступ крыши, встал.
- Твои вести,любезный,таковы,-сказалон,-чтоонихнадо
поговорить толком. Сойдем с этой мачты в кают-компанию.
Мы сошли в нижний ярус дома, потом в сад.Графпопутиприоделсяи
приказал не принимать никого. Мы долго бродили по дорожкам. Отвечая на его
вопросы, я вглядывался в выразительные, как бы вдругзатуманенные,глаза
графа. Он меня слушал с особым вниманием.
- Ты хитришь, - вдруг сказал он, идя по саду. - Почему утверждаешь, что
она самозванка, авантюрьера? Объяснись, - прибавил он, сев на скамью, -с
чужого ли голоса ты говоришь, или убедился лично?
Я смешался, не знал, что говорить.
- Сомнителен ее рассказ о прошлом, - проговорил я, -как-тосбивается
насказку...Сибирь,отравление,бегствовПерсию,сношенияс
владетельными дворами Европы.
..Сибирь,отравление,бегствовПерсию,сношенияс
владетельными дворами Европы. Как верный слуга государыни, я действовал по
совести, всматривался и скажу прямо - не могу утаить сомнений.
- Согласен, - произнес граф, - об этом можно говорить так и сяк. Но вот
что важно: в Петербурге о ней уже знают и пишутмне,какопобродяжке,
всклепавшей на себя неподходящее имя и род.
Граф помолчал.
- Хороша побродяжка! - прибавил он как бы про себя, загадочно. -Пусть
так, не спорю... Но зачем же решили требовать ее выдачи, а в случае отказа
- взять силой, даже бомбардировать рагузскую цитадель? Спобродяжкойтак
не возятся. Такую просто и без огласки поймать... навязать каменьнашею
да и в воду.
Холод прошел у меня по спине при этих словах графа. Ятакивспомнил
приснопамятные, июньские дни...
- То-то, братец, видно, что не побродяжка,-проговорилопятьграф,
глядя на меня, - ты как об этом думаешь? Ну-ка, говори начистоту.
9
Удивили меня словаграфа.Яневольновспомнилсообщениякняжныо
падении силы Орловых, об удалении бывшего фаворита в Ревель и о возвышении
их врагов. Досада ли, огорчение ли ослепляло графа иливсамомделеон
искренне поверил в происхождение княжны,только,очевидно,онсомной
говорил не на ветер, и в его душе происходила некая нешуточная борьба.
- Простите, ваше сиятельство, мою дерзость, - сказал я, не вытерпев,-
но, уж если вы повелеваете, я не утаю. Виденная мноюособадействительно
очень схожа с покойною императрицею Елисаветой. Кто незнаетизображений
этой государыни? Тот же величественный очерк белого, нежного лица,теже
темные дугой брови, та же статность, а главное - этиглаза.Немогуне
привести рассказа моей покойной украинской бабушки о родных Разумовского.
- Да! Ведь ты, Концов, сам батуринец! - живо подхватил граф.-Ну-ка,
что же тебе говорила бабка?
Я сообщил о Дарагановке и о жившем там в оны годы таинственном дитяти.
- Так вот откуда эта Таракановка, - сказал граф, - верно,верно!Ия
некогда что-то слышал о тьмутараканской принцессе.
Он встал со скамьи. Волнение, видимо, охватило его мысли.Заложаруки
за спину и понурившись, он медленно опять стал прохаживаться потропинкам
сада. Я почтительно следовал за ним.
- Концов, ты не мальчик! - вдруг сказал Алексей Григорьевич, обратяко
мне свои проницательные, соколиные глаза. - Дело великой,государственной
важности. Будь осторожен, и не только вдействияхилисловах,всамих
помыслах. Клянешься ли, что будешь обо всем молчать?
- Клянусь, ваше сиятельство.
- Так слушай же, помни... За все ответишь мне головой.
Граф помедлил и, устремивнаменязадумчивый,всамуюглубьдуши
глядевший взор, прибавил:
- Не забывай же, меня ты знаешь... головой...
Мы прошли в конец сада, сели на другую, более уединенную скамью.
- Недолго поймать всклепавшую насебя,-сказалграф,-малоли,
всячески можноизловчиться,еслиприказывают.