Нас заставили выпить иотпустилинаберег.
Граф, как я узнал, вэтовремябылсадмираломуконсула.Тамони
обсуждали свои дальнейшие действия.
Настал вечер. Улицы Ливорно шумелинегодующею,взволнованноютолпой.
Русские жались по квартирам. Я бессознательно схватил шляпу и плащ, прошел
окольными переулками за город и оттуда на взморье.
16
Я упал на берег. Боже, какая казнь! Слезыменядушили.Яненавидел,
проклинал весь мир.
"Как, - мыслил я, - совершилось такое безбожное, вопиющее дело! и яво
всем этом был соучастник, пособник?"
Я дрожал от негодования и бешенства, с ужасом вспоминая иперебираяв
умевсевозмутительныеподробностиимелочи,весьадскийрасчети
предательство того, кому я был такпреданиктонепостыдилсяиграть
священнейшим чувством - любовью. Мне представилась вэтиминутыбедная,
всеми обманутая,убитаягоремженщина.Яеевообразилсебедушевно
истерзанною, в тюрьме, может быть, в цепях, под охраной грубых солдат.
"И в какое время это сделалось? - мыслил я. - Когда так нежданно все ей
улыбалось, исполнялись все ее золотые, несбыточныегрезыимечты.Она,
тайная дочь бывшейимператрицы,увиделанаконецусвоихногпервого
сановника новой государыни. С флота неслись приветственные клики,пальба.
Что она должна была чувствовать, что пережить?"
Из-под скалы, где я лежал, мнерылвидензакатсолнца,золотившего
последним блеском холмы, верхи городских церквейичутьвидныевморе
очертания кораблей.
- Позор, позор! - шептал я себе.-ГрафОрловнавекзапятналсебя
новым, еще более черным делом. Ни чесменские, ни другиелаврынеукроют
его отныне перед людским и божьим судом. А с ним, позаслуге,ответими
все мы, его пособники в этом поступке.
Отчаянье и скорбь во мне были так сильны, что я готов быллишитьсебя
жизни.
"Нет, кайся, всю жизнь кайся! - твердил во мне внутренний голос. -Ищи
искупить свой тяжкий грех".
С адмиральского корабля прозвучал пушечныйвыстрел.Спрочих,более
близких, судовпослышалисьзвукизоревоймузыки.Таммолились.Море
одевалось сумраком. У брандвахты и по берегу зажигались сторожевые огни.
Я встал и, еле двигая ноги, побрел в город. Там меняожидалординарец
графа. Я пошел за ним.
- Ну, Концов, признайся, удивлен? -спросил,встретивменя,Алексей
Григорьевич.
Речь отказывалась мне служить. Да ичтоямогемуответить.Этот,
наделенный всеми благами жизни, богатырь, этот лихач иумница,осыпанный
почестями сановник, еще недавно мойкумир,былтеперьмнепротивени
невыносим.
- Ты думаешь, я не помню, забыл? - продолжал он, как бы избегая на меня
глядеть. - Ведь главнейше я тебе во всем обязан... Не будь тебя и ееверы
в твое участие, не так бы легко сдалась пташка...
Слова графа добивали меня.
Я стоял ошеломленный, растерянный.
- Может быть, тебе неизвестно, - как бы в утешение мне сказалграф,-
успокойся... из Петербурга,насчетэтойдерзкой,всклепавшейнасебя
несбыточное имя и природу, пришел несомненный приказ: схватить и доставить
ее туда во что бы то ни стало. Теперь понял?
Я в смущении продолжал молчать.
- Самозванка в наших руках, - закончил граф, - воля монаршая соблюдена,
и арестантку вскорости повезут на север. Будет немало розысков, докопаются
до главных корней... Это дело не одних чужих рук;замешанкое-ктоииз
наших вояжиров. В бумагах этой лгуньи оказались весьма знакомые почерки...
"Ты радуешься, будут новые аресты, розыски! - подумал я. - А что сам-то
сделал, безжалостный, каменный человек?"
- Что же ты молчишь? - спросил граф.
- Город волнуется, - ответил я, - сходбища, крики, угрозы.Берегитесь,
граф, - прибавил я, не преодолевая отвращения к нему. - ЭтонеРоссия...
пырнут, как раз.
- А ты вот что, милый, - нахмурился граф, - кто тронеттебяиликого
другого из наших и станет грозить, укажи только на море... семьсотпушек,
братец, прямо оттуда глядят! Махну им, будет здесьгладкоичисто.Так
всякому и скажи! А я их не боюсь...
"Хвастун!" - подумал я, холодея от злобы, и ушел от графамолча,даже
не поклонившись ему.
17
Прошлоещенесколькотяжелых,невыносимыхдней.Ливорнцы,
действительно, шумели и стали грозить открытым насилием. Негодующаячернь
с утра до ночи стояла перед двором графа, изредка кидая в воротакамнями.
Графа охранял сильный отряд матросов. Лодки, наполненные дамами и знатными
горожанами, то иделоотплывалиизгавани.Онисноваливкругнаших
кораблей, ожидая, не увидят ли где в окно несчастную пленницу?
Меня посылали на "Трех иерархов". Граф поручал отвезтитудаписьмои
пачку французских книг. Послеяузнал,чтоэтобылапосылкакняжне.
Возвращаясь в город, я вдруг услышал крик, оглянулся с лодкиизамер:в
открытом окне "Трех иерархов" виднелось припавшее к решетке бледноелицо,
и чья-то рука мне махала платком. Я также подал знак рукой. Был лион,в
плеске волн, замечен с корабля - не знаю.
Матросы усердно ложились на весла.Сморядулсвежийветер.Лодка
быстро неслась, ныряя по расходившимся волнам.
Прошел слух, что эскадра на днях снимается. Кудабылоееназначение,
никто не знал. Я собирался разведать,останусьлиприштабеграфа,и
только что взялся за шляпу, в комнату кто-то вошел. Оглянулся -упорога
стоялачернаяфигура.Яразгляделвнейрусскуюнезнакомкуцеркви
Санта-Мария. Примятый и запыленный нарядпоказывал,чтоонанедавнос
дороги.
-Узнали?-спросилаона,откидываясголовывуаль,причемее
золотистые, кудрявые волосы оказались еще более седы.
- Что вам угодно? - спросил я.
- Так-то вы ручались и уверяли? - произнесла она, подступая комне.