Сельская дичь и глушь подушесэру
Андерсону и его супруге. Они ими любуются, забыв столичный шум и блеск,и
неохотно, лишь поздно ночью, идут под свое теплое, стеганое одеяло.
Хозяйке также нравятся эти глухие русские деревушки, леса и поля.
"Я люблю нераспаханные, новые страны! - писала Екатерина Гримму.-И,
по совести, чувствую, что я годна только там, где не всеещеобделанов
искажено".
19
Свежий воздухподмосковныхокрестностейиногдатуманился.Набегали
тучки, сверкала молния, погромыхивала гроза. При дворе были свои невзгоды.
Немало заботы Екатерине причинилоразбирательстводелаПугачева.Он
перед казнью всех изумлял твердой надеждой, что его помилуют и не казнят.
"Негодяйнеотличаетсябольшимсмыслом...оннадеется!-писала
государыняпопрочтениипоследнихдопросовсамозванца.-Природа
человеческая неисповедима".
Пугачева четвертовали в январе.
В половине мая Екатерине донесли о прибытии в Кронштадт эскадрыГрейга
с княжнойТаракановой.ПерепискусОрловымосамозванкеимператрица
послала петербургскому главнокомандующему, князю Голицыну,иотдалаему
приказ:
"Сняв тайноскораблейдоставленныхвояжиров,учинитеимстрогий
допрос".
Князь Александр Михайлович Голицын, разбитый некогда ФридрихомВеликим
и впоследствии, за войну стурками,произведенныйвфельдмаршалы,был
важный с виду, нодобродушный,скромный,правдивыйичуждыйдворских
происков человек. Его все искренне любили и уважали.
Двадцать четвертого мая он призвалПреображенскогоофицераТолстого,
взял с него клятвумолчанияиприказалемуотправитьсявКронштадт,
принятьтамарестантку,которуюемуукажут,ибережносдатьее
обер-коменданту Петропавловской крепости Андрею Гавриловичу Чернышеву.
Толстой исполнилпоручение;ночьюнадвадцатьпятоемаявособо
оснащенной яхте онпроехалвНеву,тихоподплылккрепостиисдал
пленницу.Ееспервапоместилинаскоровкомнатыподкомендантскою
квартирою, потом в Алексеевский равелин.СекретарьГолицынаУшаковуже
приготовил о ней подробные выдержки из бумаг, присланных государыней.
Ушаков был проворный, вертлявый пузан,вечнопыхтевшийисулыбкой
лукавых, зорких глаз повторявший:
- Ах, голубчики, столько дела, столько! из чести однойслужукнязю...
давно пора в абшид, измучился...
Князь Голицын обдумывал выдержки, составленные Ушаковым, приготовилпо
ним ряд точных вопросов идоказательныхстатейиснапускною,важною
осанкою, такнешедшеюкегодобродушнымчертам,явилсявказемат
пленницы. Его смущали вести, что на пути, вАнглии,арестанткачутьне
убежала, что в Плимуте она вдруг бросилась заборткораблявкакую-то,
очевидно, ожидавшую ее шлюпку, и чтоееедваудалосьснова,средиее
воплей и стонов, водворить накорабль.
Его смущали вести, что на пути, вАнглии,арестанткачутьне
убежала, что в Плимуте она вдруг бросилась заборткораблявкакую-то,
очевидно, ожидавшую ее шлюпку, и чтоееедваудалосьснова,средиее
воплей и стонов, водворить накорабль.Князьбоялся,какбыиздесь
кто-либо не вздумал ее освобождать.
Испуганная,смущеннаянежданною,грозноюобстановкою,пленницане
отвергала, что ее звали и даже считали всероссийскою великою княжною, мало
того, ею прямо и сразубылозаявлено,чтоонадействительноисама,
соображая свое детство и прошлое, силою вещей привыкласебясчитатьтем
лицом, о котором говорили найденные у нее будтобызавещаниеимператора
Петра I в пользу бывшей императрицыЕлисаветыизавещаниеЕлисаветыв
пользу ее дочери.
В Москвубылпослансписоксэтогодопроса.Екатеринувозмутила
дерзостьпленницы,особенноприложенноекдопросуписьмонаимя
государыни, скрепленное подписью "Elisabeth".
- Voila une fief fee canaille! [Вототъявленнаянегодяйка!(фр.)]-
вскричала Екатерина, прочтя и скомкав это письмо.
В кабинете императрицы в то время находился Потемкин.
- О ком изволите говорить? - спросил он.
- Все о той же, батюшка, об итальянской побродяжке.
Потемкин, искренне жалевший Тараканову по двум причинам: как женщинуи
как добычу ненавистного ему Орлова, - начал былоеезащищать.Екатерина
молча подала ему пачку новых французских и немецких газет,сказав,пусть
онлучшепосмотрит,чтоонейсамойплетутпоповодусхваченной
самозванки, и тот, сопя носом, с досадой уставил свои близорукие глаза.
- Ну, что? - спросила Екатерина, кончив разбор и просмотр бумаг.
- Непостижимо... сколько сплетней! Трудно сказать окончательное мнение.
- А мне все ясно, - сказала Екатерина, - лгунья - тот жеподставленный
нам во втором издании маркиз Пугачев.Согласись,князь,какбымыни
жалели этой жертвы, быть может, чужихинтриг,нельзякнейотноситься
снисходительно.
Голицыну в Петербург были посланы новые наставления.Емубыловелено
"убавить тону этой авантюрьере", тем более что "поизвещениюанглийского
посла, арестантка, по всей видимости, была непринцесса,адочьодного
трактирщика из Праги".
Пленнице передали это сообщение посла. Она вышла из терпения:
- Если бы я знала, кто меня так поносит, - вскрикнула она, сдрожьюи
бранью, - я тому выцарапала бы глаза!
"Боже! да что же это? - с ужасомспрашивалаонасебя,поднатиском
страшных, грозно ложившихся на нее стеснений. - Я преждетакслепо,так
горячо верила в себя, всвоепроисхождениеиназначение.Неужелиони
правы? Неужели придется под давлением этих безобразных,откапываемыхими
улик отказаться от своих убеждений, надежд? Нет, этогонебудет!Явсе
превозмогу, устою!"
С целью "поубавить тона", с арестованноюсталипоступатьзначительно
строже: лишили ее на время услуг ее горничной и других удобств.