Яобратилсяв
коллегию морских дел и стал хлопотатьонемедленномсвоемпереводена
эскадру в греческие воды. Мне помог граф Федор Орлов, давшийрекомендацию
к графу Алексею, командиру нашего флота в Средиземном море. Какяприбыл
туда и что испытал,небудурассказывать.Повторяяимя,некогдамне
дорогое, я кидался во все опасности, искал смерти в Спецции, под Наварином
и Чесмой.
- Ариша, Ариша, что сделала ты со мной и за что? - твердил я.-Боже!
когда бы скорей конец жизни!
Но смерть не приходила; вместо того, я былсхвачени,послеславной
Чесмы, попал в долговременный плен в Стамбул.
Навещавший менямулластановилсявселасковее,арядомстеми
настойчивее. Мы виделись ежедневно и подолгу беседовали. Иногда онсердил
меня, даже приводил в бешенство, а порой был забавен. И я в шуткусклонял
его, для компании, отступить от заповедей пророка, которые он мне стаким
жаром объяснял, просил его выпить со мной, - исамдляэтогопил;мой
учитель, делать нечего, в угоду мне, сталусерднопробоватьприносимого
мне хиосского и иного вина. Наши свидания не прекращались. Мыговорилио
Востоке, о России и иных делах.
Однажды - это было еще в половине лета 1774 года,втовремя,когда
муэззин с вышки звал к вечерней молитве народ, - мой наставник таинственно
и не без злорадства спросил меня, знаюлия,чтовИталиипроявилась
нежданная и опасная соперницацарствующейнашейимператрицеЕкатерине,
могучая претендентка на российский престол?
Я был удивлен и некоторое время молчал. Муллаповторилсказанное.На
мой вопрос, кто эта претендентка, он ответил:
- Тайная дочь покойной императрицы Елисаветы Петровны.
- Это вздор, - вскричал я, - бессмысленная сплетня ваших базаров!
Мулла обиделся, его глаза сверкали.
- Не сплетни, читай! - сказал он, вынув из-под халатаистертыйлисток
утрехтской газеты. - Лучше подумай, что ждет твою родину?
Сердце мое, преданноевеликой,правящейнамимонархине,болезненно
сжалось. Прочтя газету, я убедился, что мулла был прав: сперва в Парижеи
немецких владениях, а потомвВенециидействительнообъявиласьнекая,
называвшаясебя"всероссийскойкняжнойЕлисаветой".Претендентка,по
слухам, собиралась в ту пору к султану, искать защитысвоихправвего
армии, воевавшей с нами на Дунае. Мулла посиделивышел,поглядываяна
меня.
Узнанные вести сильно опечалили меня.
"Как? - рассуждал я. - Судьбе мало было наслать нанасстрашныйбунт
Пугачева, о котором я слышал в плену, - туркам являлась еще и этапомощь!
Тот разорил, сжег и обездолил Поволжье, этасобираетсяпуститьогоньи
смуту с юга!"
Я выходил из себя. Шагая из угла в уголпотюрьме,ясталуокна,
схватился за его решетку и, потрясая ее, готов был грызть железо.
- Крылья мне, крылья! - молил я бога. - Улететьбыкродномуфлоту,
предупредить верного государыне графа Орлова, все ему передать.
..
И совершилось по моей мольбевтедничудо.Незабытьмневовек
испытанного.
Придумывая тысячи способов вырваться, бежать, яостановилсянамысли
прежде всего изготовить как-нибудьключ,чтоботомкнутьтяжелыецепи.
Обточив о дно глиняного кувшина вырванный из стеныполусломанныйгвоздь,
на котором вешалась одежда, я из него с большим трудомвыпилилокамень
задуманный ключ. Радость моя, когда в первую же ночь я отомкнул, снял цепи
и заснул без них, была неописанная. Утромяопятьнаделцепи,аключ
спрятал в расщелину стены.Моерешениебыло:освободившисьбыстроот
цепей, убить ими ренегата-муллу, незаметно выйти из тюрьмыибежать.Но
куда? Об этом я делал тьму разных предположений.
Господь, правящий сердцами, избавил меня отнапрасногогреха.Мулла,
заходя ко мне, по-прежнемупопивалвино,присылаемоемневизобилии,
вероятно, по его же ходатайству. Время наступило. Выбрав вечер, ярешился
сказать мулле, что внял его мудрым наставлениямичтоготовперейтив
ислам. Он пришел в восхищение инарадостяхтакусердноприложилсяк
кувшину с хиосским, что совсем охмелел и начал дремать.
Я не переставал его потчевать.
- Нет, - повторял он, - не могу, непропуститьбымолитвы;заметят,
донесут...
Я ему еще налил. Он, лукаво щурясь и грозя, опорожнил еще кружку, скоро
зашатался, прилег и, напевая какую-тоболгарскуюпесню,крепкозаснул.
Попробовал я его толкать, не слышит, снял с него туфли, расписанныйхалат
и чалму, оделся в них, - он лежал как убитый.
Мы были с ним почти одного роста; борода взаточенииуменяотросла
большая, как и у него, была только светлее.
"Боже! Неужели? - думал я в радостном содрогании. - Неужели свобода?"
Надвинув на глаза огромную белую чалму и набожно склонясь,ятихо,с
четками в руках, как бы шепча молитву, вышел из тюрьмы,сделалнесколько
шагов по двору. Часовые у крыльца и в воротах мечети, молча прохаживаясь с
мушкетами на плече, не узнали меня в сумерках и пропустили.
Шум улицы меня смутил, ябылорастерялся,нооправился.Неспеша,
добрел до берега, махнул перевозчику, сел в первуюподплывшуюшлюпкуи,
еще более склонясь, молча указал на один из близ стоявшихдавномноюиз
окна намеченных, иностранных кораблей.
То была готовая к отплытию одна из торговых французских шкун.Яузнал
ее по флагу.
4
Бравый, смуглый красавец-француз, командир шкуны, не замедлил оправдать
имя великодушной нации, к коейонпринадлежал.Узнаввомнерусского
моряка, он взглянул на меня, помолчал и тихо спросил:
- Не Концов ли вы?
- Почему вы так думаете? - спросил я в тревоге.
- О, я бы желал, - ответил он, - чтобы это было так.ХраброгоКонцова
мы все жалели и справлялись о нем... Я был бы счастлив, еслибымогему
служить.
Делать нечего, я решился назвать себя. Капитаноченьобрадовался.Он
свел меня в каюту, обещал заплатить лодочнику, но длябезопасностивелел
поднять его на борт с лодкой и дал знакготовитьсякподнятиюякоряи
парусов.