А вот здесь, на борту
парохода, битком набитого пассажирами,я,кажется,понял,чтожетакое
пустыня.
Да, конечно, в Сахаре, сколько хватает глаз, видишь все тотжепесок,
вернее, обкатанную временем гальку (песчаныедюнытамредкость).Тамты
вечно погружен в неизменное однообразие скуки. И однако,незримыебожества
создают вокруг тебя сетьпритяжений,путейипримет-потаеннуюживую
мускулатуру. И уже нет однообразия. Явственно определяются знаки ивехи.И
даже тишина всякий раз иная.
Бывает тишина мирная, когда утихаетвраждаплеменивечерприносит
прохладу, и кажется - ты остановился в безмятежной гавани и спустилпаруса.
Бывает полуденная тишина, когда под давящим солнцем - ни мысли, ни движения.
Бывает тишина обманчивая, когда замирает северный ветер,когдамотылькии
стрекозы - цветочная пыльца, взметенная из глубинных оазисов,-предвещают
песчаную бурю с востока. И тишина недобрая,когдаузнаешь,чтовшатрах
дальнего племени зреет заговор. И тишиназагадочная,когдамеждуарабами
завязываются тайные переговоры. И напряженная тишина, когда ждешьгонца,а
онвсеневозвращается.Ипронзительнаяночнаятишина,вкоторую
вслушиваешься, затаив дыхание. И тишина, полнаягрусти,когдавспоминаешь
тех, кого любишь.
Все тяготеет к полюсам. Каждая звезда указывает верный путь. Все они-
звезды волхвов. Каждая служит своему богу. Вон та указывает путь к далекому,
почти недостижимому роднику. И даль, чтоотделяеттебяоттогородника,
гнетет, точно крепостной вал. Аэтауказываетнародник,которыйдавно
иссяк. И сама эта звезда кажется иссохшей. И в пространстве, отделяющем тебя
от пересохшего родника, дороги нет. А вон та звезда привела бы кневедомому
оазису,которыйвосхваляликочевники,нодорогатудазаказана:ее
преграждают непокорные племена. И пески между тобоюитемоазисом-как
заколдованная лужайка из сказки. Еще одна звезда ведет на юг, в белый город,
он точно сладостный плод, так и тянет его отведать. А та ведет к морю.
И наконец, магнитное поле пустынипорождаетбезмернодалекие,почти
неправдоподобные полюсы: дом твоегодетства,которыйисегодняживетв
памяти; друг, о котором только и знаешь, что он есть.
И ощущаешь себя в силовом поле: есть силы пронизывающие иживотворные,
они тебя притягивают или отталкивают, льнут ктебеилисопротивляются.И
стоишь на земле твердо, уверенно и надежно,всамомсредоточииважнейших
путей и направлений.
Пустыня не дарит осязаемых богатств, здесь ничего не видно и не слышно,
а меж тем внутренняя жизнь не слабеет, напротив, становится ещенасыщенней,
и волей-неволей убеждаешься, что человеком движут преждевсегопобуждения,
которых глазами не увидишь. Человека ведетдух.Впустынеястоюровно
столько, сколько стоят мои божества.
Так вот, если на борту того печального корабля я чувствовал, чтобогат
и еще не утратил живительных связей, и еще не вымерла моя планета, - то лишь
потому, что далеко позади, затерянные вночи,окутавшейФранцию,уменя
остались друзья, и я начал понимать: без них я не существую.
Так вот, если на борту того печального корабля я чувствовал, чтобогат
и еще не утратил живительных связей, и еще не вымерла моя планета, - то лишь
потому, что далеко позади, затерянные вночи,окутавшейФранцию,уменя
остались друзья, и я начал понимать: без них я не существую.
Конечно же,Франциябыладляменянебесплотнымбожествомине
историческим понятием, но живой плотью и опорой моей, сетью связей,которые
направляли мою жизнь, системой магнитных полюсов,ккоторымтяготеломое
сердце. И мне необходимо было чувствовать: они защищенней и долговечней, чем
я, - те, кто мне нужен, как путеводная звезда, чтобы несбитьсясдороги.
Чтобы знать, куда возвратиться. Чтобы не сгинуть.
В этих-то людях и умещалась сполна и через них жила во мне мояродина.
Так для мореплавателя суша воплощена всего лишь в светенесколькихмаяков.
По маяку не измеришь расстояния. Просто его свет стоит передглазами.Ив
этой путеводной звезде - все чудеса далекой суши.
И вот сегодня, когда Франция, теперь уже полностью захваченнаяврагом,
затерялась в безмолвии со всем своимгрузом,словнокорабль,накотором
погашены все огни и неизвестно, уцелеет ли он среди бурь, -сегоднясудьба
тех, кого я люблю, терзает меня куда сильнее,чемлюбойодолевающийменя
недуг. Оказывается, само бытие мое в опасности оттого, что моилюбимыетак
беззащитны.
Тому, о ком так тревожно сегодня ночью твердитмнепамять,пятьдесят
лет. Он болен. И он еврей. Уцелеет ли он средиужасовнемецкойоккупации?
Чтобы представить себе, что он еще дышит, мне надо верить: захватчики онем
не подозревают, его укрыла надежная крепость - молчание крестьянприютившей
его деревни. Тогда лишь я верю - он еще жив. Тогда лишь, далекий скиталецв
необъятных владениях его дружбы, я могу чувствовать себя неэмигрантом,но
путешественником.Ибопустынясовсемнетам,гдекажется.ВСахаре
несравнимо больше жизни, чем в столице, и людный город, полный суеты,-та
же пустыня, если утратили силу магнитные полюсы жизни.
III
Как же творит жизнь то силовое поле, которым мы живы? Откуда она,сила
тяготения, которая влечет меня к дому друга? В какие решающие мгновенья стал
он одним из полюсов, без которыхясебянемыслю?Изкакихнеуловимых
событий сплетаются узы вот такой неповторимой нежности и через нее -любовь
к родной стране?
Нет, подлинные чудеса не шумны. И самые важныесобытияоченьпросты.
Случай, о котором я хочу рассказать, такнеприметен,чтомненадовновь
пережить его в воображении, надо говорить с тобою, друг мой.
Тот день, незадолго до войны, мы провели на берегу Соны,возлеТурню.
Позавтракать решили в ресторанчике, дощатая веранда его выступала над рекой.
Мы уселись за простой деревянныйстол,изрезанныйножамипосетителей,и
спросили два перно. Врач запретил тебе спиртное,новособыхслучаяхты
плутовал. А это, конечно, был случай особый. Мы сами не знали почему, но так
уж онобыло.