А вы еще ничего незнаете.Вы-
мышь, над которой простерлась тень хищника. Мышь воображает, чтоона живет.
Она ещерезвится воржи. Но онаужев пленууястребиногоглаза,она
прилипла к его зрачку крепче,чемк смоле,потому чтоястребее ужене
выпустит.
Так же и свами. Вы продолжаете вести самолет, вы мечтаете, наблюдаете
за землей, а между тем вас уже обрекла на гибель едва заметная черная точка,
появившаяся в зрачке человека.
Девятьистребителейобрушатсянавасповертикали,когдаим
заблагорассудится.Времениуних хотьотбавляй.Наскоростидевятьсот
километров в час онинанесутстрашныйудар гарпуном,который безошибочно
поражает жертву. Эскадрабомбардировщиков обладает такой огневой мощью, что
ей еще есть смысл обороняться, но одинразведывательный самолет, затерянный
в небе, никогдане одолеет семидесяти двух пулеметов, да и обнаружить-то их
он сможет лишь по светящемуся снопу их пуль.
В тот самый миг, когда вам станет ясно, что вы под ударом, истребитель,
подобнокобре,разомвыпустив свой ядиужевыйдяизполяобстрела,
недосягаемый, повиснет над вами. Так раскачиваются кобры,молниеносно жалят
и снова начинают раскачиваться.
Значит, когда истребителиисчезли, ещеничто не изменилось. Даже лица
не изменились.Они меняются теперь, когда небо опустело иопятьвоцарился
покой.Истребительужесталвсеголишьбесстрастнымочевидцем,аиз
рассеченной сонной артерии штурманабрызжет первая струйка крови, из капота
правого мотора неуверенно пробивается первое пламя, которое сейчас забушует,
как огонь в горне. Кобра уже успеласвернуться, а яд ее проникает в сердце,
и на лице судорожновздрагивает первый мускул. Истребители неубивают. Они
сеют смерть. И смерть дает всходы, когда истребители уже далеко.
Быть осторожнее, майорАлиас? Но каким образом? Когда мы встретились с
истребителями, мне нечего было решать. Я мог и не знать о их появлении. Если
бы они летели прямонадо мной, я бы даже не узнал об этом! Быть осторожнее?
Но ведь небо пусто.
И земля пуста.
Когдаведешьнаблюдениесвысотыдесятькилометров,человекане
существует.Втакоммасштабедвижениячеловеканеразличимы.Наши
длиннофокусные фотоаппараты служат наммикроскопами. Микроскопнужен здесь
длятого, чтобы разглядеть не человека, - его и с помощьюэтого прибора не
увидишь,-алишь признакичеловеческогоприсутствия:дороги,каналы,
поезда,баржи.Человекоживляетто,что мывидимподмикроскопом.Я
бесстрастный ученый, ивойнаэтихмикробовдля менясейчасвсеголишь
предмет лабораторного исследования.
- Дютертр, стреляют?
- Кажется, стреляют.
Откудаемузнать? Разрывыслишкомдалеки, и пятна дымасливаются с
землей.
Они, конечно,ине надеютсясбить нас такимнеточным огнем.На
высоте десятьтысячметров мыпрактически неуязвимы. Они стреляют,чтобы
определитьнашеположение и,можетбыть,навести нанасистребителей.
Истребителей, затерянных в небе, подобно невидимой пыли.
С землинас видноблагодарябеломуперламутровомушлейфу,который
самолет, летяна большой высоте,волочитза собой,как подвенечную фату.
Сотрясение, вызываемое полетом,кристаллизует водяныепары атмосферы. И мы
разматываем за собой перистую ленту из ледяных игл. Если атмосферные условия
благоприятствуют образованию облаков,этот след будетмедленно распухать и
превратится в вечернее облако над полями.
Истребители могут обнаружить нас по бортовой рации,по пучкам разрывов
и, наконец, благодаря вызывающей роскоши нашего белого шлейфа. И все-таки мы
парим в почти космической пустоте.
Мылетим -я знаю точно - со скоростью пятьсоттридцать километров в
час... Амежду тем все остановилось.Скорость ощутима на беговойдорожке.
Здесь же все погруженов пустоту. Так и земля: несмотрянаскорость сорок
два километравсекунду, кажется,чтоонаоборачиваетсявокругсолнца
довольно медленно.Онатратит наэтоцелый год.Нас, бытьможет,тоже
медленно нагоняет что-то,к нам тожечто-тотяготеет.Сколькосамолетов
приходится на единицупространства в воздушной войне? Они - как пылинки под
куполом собора.Сами пылинки, мы,быть может, притягиваем к себе несколько
десятков или сотен другихпылинок. Ивсяэтапыль медленно поднимается в
лучах солнца, словно где-то вытряхивают ковер.
Чего мне опасаться, майор Алиас? Внизу, по вертикали, сквозьнедвижное
чистое стекло я вижу лишь какие-то безделушки прошлых веков. Я склоняюсь над
музейными витринами. Но вот я повернул и теперь смотрю на нихпротив света:
где-то далеко впереди, конечно, Дюнкерк и море. Но под угломмне уже трудно
что-нибудьразличить. Солнце сейчас совсемнизко,и ялечунад огромным
сверкающим зеркалом.
- Дютертр, вы что-нибудь видите сквозь эту мерзость?
- По вертикали вижу, господин капитан...
- Эй, стрелок, как там истребители?
- Ничего нового...
Я действительнопонятия не имею, преследуют нас или нети видноли с
земли, как за нами гонится множество шлейфов из паутины, похожих на тот, что
мы волочим за собой.
"Шлейфиз паутины".Эти словабудятмоевоображение.Передомной
возникает образ, которыйсперва кажется мневеликолепным: "...недоступные,
какослепительнокрасиваяженщина,мы шествуемнавстречусвоей судьбе,
медленно влача за собой длинный шлейф из ледяных звезд..."
- Дайте-ка левой ноги!
Вотэтодействительность. Но ясновавозвращаюськсвоейдешевой
поэзии:
"...вслед за этим виражом повернет и весь сонм наших поклонников..."
Дать левой.