Однако наугадочень труднорешить,чтоделать с дамойпик. Мыуже
отметили, - сперва с удивлением, а потом какнечто само собой разумеющееся,
-что,когданачинаетсяразгром,всякая работа прекращается.На первый
взглядможетпоказаться,чтопобежденного захлестывает поток возникающих
проблем,что,силясьразрешитьих,он нещадитнисвоейпехоты,ни
артиллерии, ни танков,ни самолетов...Но поражениепреждевсего начисто
снимаетвсепроблемы.Всекарты смешиваются.Непонятно,чтоделатьс
самолетами, с танками, с дамой пик...
Изряднополомавголову надтем, как бы повыгоднее еюсыграть, карту
наугад бросают на стол. Царит не подъем, а растерянность. Подъем сопутствует
толькопобеде. Победацементирует,победа строит. И каждый, не щадясил,
носиткамнидляеездания.Апоражениепогружаетлюдейватмосферу
растерянности, уныния, а главное - бессмыслицы.
Потомучто преждевсего они простобессмысленны, эти наши задания. С
каждымднемвсеболеебессмысленны.Все болеегубительныивсе более
бессмысленны.Утех,ктоотдает приказы,нет иногосредствазадержать
лавину, как только бросить на стол свои последние козыри.
Мы с Дютертром - козыри, и мы слушаем, что говорит нам майор. Он ставит
задачу насегодняшний день. Мыдолжнысовершитьдальний разведывательный
полетнавысоте десять тысячметров инаобратномпути, снизившисьдо
семисот метров, засечь скопление танков в районе Арраса. Все это он излагает
таким тоном, словно говорит:
"-Потом свернитево вторую улицу направо и идите до первойплощади;
там, на углу, купите мне в киоске коробку спичек...
- Ясно, господин майор".
Ровностолькоже пользыв нашемзадании.И в словах,которыми оно
излагается, ничуть не больше лиризма.
Яговорюсебе: "Безнадежное задание". Ядумаю... думаюомногом. Я
подожду,если останусьжив, пока наступитночь,и тогда буду размышлять.
Еслиостанусь жив... Ис легкого-тозадания возвращается одинсамолет из
трех. Когда оно довольно "скверное", вернуться, конечно, труднее. И здесь, в
кабинетемайора,смертьне кажется мненивозвышенной, нивеликой,ни
героической, ни трагичной. Она - лишь признак развала. Его результат. Группа
потеряет нас, как теряют багаж в сутолоке железнодорожной пересадки.
Разумеется,у меня естьисовсем иные мыслиовойне, осмерти,о
самопожертвовании, оФранции,номненедостаетруководящей идеи, ясного
языка. Я мыслю противоречиями.Моя истина разъята на куски, и рассматривать
ихя могу только каждый в отдельности. Если я останусь жив, я подожду, пока
наступит ночь, и тогдабуду размышлять.Благословеннаяночь. Ночьюразум
спит ивещи предоставлены самимсебе. То,что действительноважно, вновь
обретаетцельностьпослеразрушительного дневногоанализа.
Человек вновь
соединяет куски своего мира и опять становится спокойным деревом.
День отдается семейным ссорам, ночью же к человеку возвращается Любовь.
Потому что Любовь сильнее этого словесного ветра. Ичеловек садится у окна,
под звездами, - он снова чувствует ответственность и заспящихдетей, и за
завтрашнийхлеб,и засон жены,такой хрупкой, нежнойинедолговечной.
Любовь - о нейнеспорят. Она есть.Пустьженаступитночь, чтобымне
раскрылось нечто достойное любви! Чтобы я задумался о цивилизации, о судьбах
человека,отом,как ценятдружбу вмоей стране. И чтобы мне захотелось
служить некой властной, хотя, быть может, еще и неосознанной истине...
А сейчас я похож на христианина, которогопокинула благодать. Я вместе
с Дютертром, разумеется, исполню свою роль, исполню еечестно, нотак, как
свершаютобряды,когдав них уженетрелигиозного смысла.Когда их уже
покинул Бог. Еслия останусь в живых,я подожду, пока наступит ночь, чтобы
немногопройтисьподороге,пересекающей нашудеревню,и там,вмоем
благословенном одиночестве, я, быть может, пойму, почему я должен умереть.
II
Япробуждаюсьотсвоихмечтаний.Майорудивляетменястранным
предложением:
- Если у вас уж очень душа не лежит к этому заданию...если вы сегодня
не в форме, я могу...
- Что вы, господин майор?
Майор прекрасно знает, что предложение его нелепо. Нокогда экипажне
возвращается, все вспоминают, как мрачны были лица людей передвылетом. Эту
мрачностьобъясняют предчувствием. И корят себя за то, что не посчитались с
ней.
Колебания майора напоминают мне об Израэле.Позавчера я курил у окна в
отделе разведки. Из окна я увидел Израэля. Он куда-то спешил. Нос у него был
красный.Длинный нос,очень еврейскийи очень красный. Меня вдруг поразил
красный нос Израэля.
К Израэлю, носкоторогопоказался мне таким странным, я питал чувство
глубокойдружбы. Он былодним изсамых отважных летчиков внашей группе.
Одним из самых отважных и самых скромных. Ему так много говорили о еврейской
осторожности, чтосвою отвагуон принимал заосторожность.Ведьэтоже
осторожно - быть победителем.
Таквот, я заметил его длинный красный нос, который блеснул толькона
мгновение, потому что Израэль шагалочень быстрои тут жеисчез вместе со
своим носом. Вовсе не думая шутить, я спросил Гавуаля:
- Почему у него такой нос?
- Таким уж мать его наградила, - ответил Гавуаль. И добавил: - Дурацкое
задание на малой высоте. Он сейчас вылетает.
- А!
Ивечером,когдамыужеперестали ждатьвозвращенияИзраэля,я,
разумеется,вспомнилегонос,который,выдаваясь впереднасовершенно
бесстрастномлице,сампосебе,скаким-тоособымталантом,выражал
глубочайшую озабоченность. Еслибы мнепришлось отправлять Израэляна это
задание, его нос долго преследовал бы меня как укор.