Еслибы мнепришлось отправлять Израэляна это
задание, его нос долго преследовал бы меня как укор. Вответна приказание
вылететь Израэль,конечно, ответил не иначе,как: "Есть, господинмайор",
"Слушаюсь,господинмайор","Ясно,господинмайор".НалицеИзраэля,
конечно,недрогнулни один мускул.Но потихоньку, коварно, предательски
начал краснеть егонос. Израэль умел распоряжатьсявыражением своего лица,
но нецветом своегоноса. Инос, злоупотребив этим, самовольно вмешался в
дело.Нос,безведомаИзраэля,безмолвновыразилмайорусвое крайнее
неодобрение.
Быть может, поэтому майор и не любит посылать в полет тех, кого, по его
мнению, гнетут предчувствия. Предчувствия почти всегда обманывают,но из-за
нихбоевыеприказыначинают звучать как приговоры. Алиас - командир, а не
судья.
Вот что произошло на днях с сержантом Т.
Насколько Израэльбыл отважен, настолько Т. былподвержен страху. Это
единственный знакомый мне человек, которого по-настоящему мучил страх. Когда
Т.получалбоевой приказ, сним творилось что-то невообразимое. Он просто
впадал в транс. Его сковывало оцепенение,онораспространялось медленнои
неотвратимо - от ног к голове. С лица словно смываловсякоевыражение, а в
глазах появлялся блеск.
В противоположностьИзраэлю, чейнос показалсямне такимсмущенным,
смущенным возможной гибелью Израэля, и в то же время сильно разгневанным, Т.
не обнаруживалникакоговолнения.Онне реагировал:он сникал.К концу
разговорастановилосьясно,что Т. просто-напросто охвачен ужасом.Иот
этого по лицу его разливалсякакой-то невозмутимый покой. Отныне Т. был как
бы недосягаем.Чувствовалось, что между ними миромрасстилаетсяпустыня
безразличия. Никогда мне не приходилось наблюдать, чтобы нервное возбуждение
проявлялось у кого-либо в такой форме.
-Ни в коем случае нельзябыло посылатьеговтотдень, - говорил
впоследствии майор.
В тот день, когда майор объявил ему о вылете, Т.нетолько побледнел,
но даже начал улыбаться.Простоулыбаться. Так, должно быть, улыбаются под
пыткой, когда палач уже переходит всякие границы.
- Вам нездоровится. Я вас заменю...
- Нет, господин майор. Раз очередь моя, значит, моя.
И Т., вытянувшись перед майором, глядел на него в упор, не шевелясь.
- Но если вы не уверены в себе...
- Сегодня моя очередь, господин майор, моя.
- Послушайте, Т. ...
- Господин майор...
Т. словно превратился в каменную глыбу.
- И я разрешил ему лететь, - добавил Алиас.
То, что произошло потом, так иосталось загадкой. Т., стрелок на борту
самолета, обнаружил, что его пытается атаковать вражескийистребитель. Но у
этого истребителя заклинилопулеметы, и онповернулобратно.Пилоти Т.
переговаривалисьпочтидосамоговозвращениянабазу, причемпилот не
заметил ничего необычного.
Пилоти Т.
переговаривалисьпочтидосамоговозвращениянабазу, причемпилот не
заметил ничего необычного. Ноза пять минут до посадки стрелок перестал ему
отвечать.
АвечеромТ. нашлиспроломленнымчерепом, егоударилохвостовым
оперением. Он прыгнул с парашютом в труднейших условиях, на полной скорости,
причем над своейтерриторией,когда ему уже не грозила никакаяопасность.
Появление истребителя было для него призывным сигналом, и он не устоял.
- Идите одеваться, - говорит нам майор, - вылет в пять тридцать.
- До свиданья, господин майор.
Майор отвечает неопределенным жестом.Суеверие? Так как у меня погасла
сигарета и я безуспешно шарю в карманах, он добавляет:
- Почему у вас никогда нет спичек?
Онправ.И,напутствуемыйэтимипрощальнымисловами,явыхожу,
спрашивая себя: "Почему у меня никогда нет спичек?"
- Не нравится ему это задание, - замечает Дютертр.
А я думаю: ему наплевать!Но,несправедливо осуждая Алиаса,я имею в
виду неего. Меня поражает то, чегоникто не желаетпризнать:жизнь Духа
иногда прерывается. Только жизнь Разума непрерывна или почти непрерывна. Моя
способность размышлять не претерпевает больших изменений.Для Духа же важны
несамивещи,асвязующийихсмысл.Подлинное лицо вещей, котороеон
постигаетсквозьвнешнююоболочку.ИДухпереходитотясновиденияк
абсолютнойслепоте.Настаетчас,итот,ктолюбитсвойдом,вдруг
обнаруживает, что этоне более чем скопищеразрозненных предметов. Настает
час, и тот, кто любитсвою жену, начинает видеть в любвиодни лишь заботы,
неприятностии неудобства.Настает час,итот,кто наслаждался какой-то
мелодией,становитсякнейсовершенноравнодушным.Настанетчас,как
сегодня, - ияужене понимаю свою родину. Родина - этонесовокупность
провинций, обычаев,предметов, которыевсегдаможет охватитьмойразум.
Родина- это Сущность. И вотнаступает час, когда я вдруг обнаруживаю, что
перестал видеть Сущность.
Майор Алиаспровел всю ночьугенерала вчисто логических спорах. А
чистая логика разрушаетжизньДуха.Потом, на обратном пути, его измотали
бесконечныедорожныезаторы.Вернувшисьвгруппу,онстолкнулсясо
множеством мелочей, тех,что гложут понемногу, как бесчисленные последствия
горного обвала, задержать который невозможно. И наконец он вызвал нас, чтобы
послать на невыполнимое задание. Мы - это часть всеобщей неразберихи. Мы для
майора -не Сент-Экзюпери или Дютертр, наделенныекаждый своим собственным
даром видеть вещи или невидетьих,думать, ходить, пить, улыбаться. Мы -
кускикакого-тоогромногосооружения,и,чтобыпостичьеговцелом,
требуетсябольше времени, большая тишина ибольшее отдаление... Еслибы я
страдал нервным тиком, Алиас заметилбытолько этоттик.