Белое вязкое месиво становилось для меня
границей,отделяющей бытие от небытия, известное от непостижимого. Теперь я
догадывался, что смысл видимого мира постигаешь только через культуру, через
знание и свое ремесло. Море облаков знакомо и жителям гор. Но они не видят в
нем таинственной завесы.
Я вышел от начальника гордый, как мальчишка.С рассветом настанетмой
черед, мне доверят пассажиров и африканскую почту. А вдруг я этогоне стою?
Готов ли я принять насебятакуюответственность? В Испании слишкоммало
посадочных площадок, - случись хоть небольшая поломка, найду ли я прибежище,
сумею ли приземлиться? Я склонялсянад картой, как над бесплодной пустыней,
и не находилответа.Ивотв преддвериирешительнойбитвы, одолеваемый
гордостью и робостью, я пошел к Гийоме. Мой друг Гийоме уже знал эти трассы.
Он изучилвсе хитрости и уловки. Онзнает, как покорить Испанию.Пусть он
посвятит и меня в свои секреты. Гийоме встретил меня улыбкой.
- Я уже слышал новость. Ты доволен?
Он достал из стенного шкафа бутылку портвейна, стаканы и, не переставая
улыбаться, подошел ко мне.
- Такое событие надо спрыснуть. Увидишь, все будет хорошо!
От него исходила уверенность, как от лампы - свет. Несколько лет спустя
он, мой друг Гийоме, совершил рекордные перелеты с почтой над Кордильерами и
ЮжнойАтлантикой. А в тот вечер, сидя под лампой,освещавшейего рубашку,
скрещенные рукииулыбку, от которойясразу воспрянул духом,он сказал
просто:
- Неприятностиутебябудут - гроза,туман, снег,-без этогоне
обойтись.Аты рассуждай так:летали жедругие,оничерезэто прошли,
значит, и я могу.
Явсе-такиразвернулсвоюкарту и попросил его просмотретьсо мною
маршрут.Наклонился над освещенной картой, оперся наплечо друга - и вновь
почувствовал себя спокойно и уверенно, как в школьные годы.
Странныйто был урок географии! Гийоме не преподносил мнесведения об
Испании, ондарил мнеее дружбу.Онне говориловодныхбассейнах,о
численности населения и поголовье скота. Он говорил не о Гуадиксе, но о трех
апельсиновыхдеревьях,чторастутна краю поля неподалекуотГуадикса.
"Берегись,отметь их на карте..." И с того часа три дерева занимали на моей
карте больше места, чем Сьерра-Невада. Он говорил не о Лорке, но о маленькой
ферме возле Лорки.О жизни этойфермы. О ее хозяине. Иохозяйке. Иэта
чета, затерявшаяся на земных просторах за тысячу с лишним километров от нас,
безмерновырастала в моихглазах. Их дом стоялна горном склоне,их окна
светили издалека, словно звезды, - подобно смотрителям маяка эти двое всегда
готовы были помочь людям своим огнем.
Такмыизвлекалииззабвения,изневообразимойдалимельчайшие
подробности,о которыхпонятия неимеет ни одингеограф.Ведь географов
занимает только Эбро, чьи воды утоляют жажду больших городов. Но им нет дела
до ручейка, что прячется в траве западнее Мотриля,- кормилец и поилец трех
десятков полевых цветов.
"Берегись этого ручья, он портит поле... Нанеси его
тоже на карту". О да, ябуду помнить промотрильскую змейку! Она выглядела
такбезобидно, своимнегромкимжурчаньемонамогла развечтоубаюкать
нескольких лягушек, но сама она спала вполглаза. Затаясь втраве за сотни и
сотникилометров отсюда, она подстерегала меня на краюспасительного поля.
При первом удобном случае она бы меня превратила в сноп огня...
Готовя был и к встрече сдрачливыми баранами, которые всегда пасутся
вон там, на склоне холма, и, того гляди, бросятся наменя. "Посмотришь - на
лугупусто,ивдруг -бац!- прямопод колесакидаютсявсетридцать
баранов..." И я изумленно улыбался столь коварной угрозе.
Такпонемногу Испания на моей карте,под лампойГийоме,становилась
какой-тосказочнойстраной.Яотмечал крестикамипосадочные площадкии
опасные ловушки. Отметил фермера на горе и ручеек на лугу. Старательно нанес
на картупастушку с тридцатьюбаранами, совсем какв песенке, - пастушку,
которой пренебрегают географы.
Потом я простился с Гийоме, и мне захотелось немного пройтись, подышать
морознымвечернимвоздухом.Подняв воротник,яшагалсрединичегоне
подозревающих прохожих, молодой и ретивый.Меня окружали незнакомые люди, и
я гордился своейтайной. Они меня не знают, бедняги, а ведьна рассветес
грузомпочтыони доверят мнесвои заботы идушевныепорывы. Вмои руки
предадутсвоинадежды.И, уткнувшись в воротник,яходил срединих как
защитник и покровитель, а они ничего и ведать не ведали.
Им небыли внятныи знаки, которые я ловил вночи. Ведь еслигде-то
зреетснежнаябуря, которая помешаетмнев моемпервом полете,от нее,
возможно,зависит и моя жизнь. Одна за другой гаснутв небе звезды, но что
до этого прохожим? Я один понимал, чтоэто значит. Перед боем мнепосылали
весть о расположении врага...
Амежду темэтисигналы,исполненные дляменя такогозначения,я
получал возле ярко освещенных витрин, гдесверкали рождественскиеподарки.
Казалось, в ту ночь тамбыли выставлены напоказ все земные блага, -и меня
опьяняло горделивое сознание, что яот всего этого отказываюсь. Явоин,и
мне грозитопасность,на чтомне искристый хрусталь - украшениевечерних
пиршеств, что мне абажурыи книги? Меняуже окутывалитуманы, -рейсовый
пилот, я уже вкусил от горького плода ночных полетов.
В тричаса меняразбудили.Я распахнулокно, увидел,что наулице
дождь, и сосредоточенно, истово оделся.
Полчаса спустяя уже сидел, оседлав чемоданчик,наблестящеммокром
тротуаре и дожидалсяавтобуса. Сколько товарищей доменяпережили вдень
посвящениятакие же нескончаемые минуты, и уних также сжималось сердце!
Наконец онвывернулся из-за угла,этотдопотопный дребезжащий тарантас, и
вследзатоварищаминастал имойчеред по праву занятьместо на тесной
скамьемеждуневыспавшимсятаможенникоми двумя или тремя чиновниками.