Я уже не в обиде надождь,что хлещетв окна. Колдовскаясила моего
ремесла открывает предомною иной мир: через каких-нибудь двачасая буду
сражаться с черными драконами и с горными хребтами, увенчанными гривой синих
молний, - и с наступлением ночи, вырвавшись на свободу, проложу свой путь по
звездам.
Так совершалось наше боевое крещение, и мы начинали работать налинии.
Чащевсегорейсыпроходилигладко.Невозмутимо,какопытные водолазы,
погружалисьмывглубьнашихвладений.Сегодняонипересталибыть
неизведанной стихией. Летчик, бортмеханик и радист ужене пускаютсяв путь
наудачу,самолетдля них - лаборатория. Они повинуютсяне скользящему под
крылом ландшафту, а дрожи стрелок. За стенками кабины тонут во мраке горы, -
ноэто уже не горы,это незримыесилы, чьеприближение надорассчитать.
Радист при свете лампы старательно записывает цифры, механикделает пометки
накарте,-и еслигоры снесловсторону, если вершины, которыепилот
намеревалсяобойтислева, безмолвно развернулисьпрямо передним,точно
вражеская армия в засаде, он попросту выправляет курс.
И на земле дежурные радисты, прислушиваясь к голосу товарища, все разом
старательнозаписывают:"0часов40минут.Курс230.Набортувсе
благополучно".
Так странствует в наши дни экипаж воздушного корабля. Он и не замечает,
чтодвижется.Словно ночьювморе, он далек от каких-либо ориентиров. Но
моторы заполняют все непрерывнойдрожью, и от этого кабина -уже не просто
освещеннаякомнатка.Ивремяидет.Изавсемиэтимициферблатами,
радиолампами,стрелкамидействуетнекаянезримаяалхимия.Секундаза
секундойтаинственные жесты, приглушенныеслова, сосредоточенноевнимание
готовятчудо. И вурочный часпилотможет уверенно выглянуть наружу.Из
Небытия рождается золото, оно сверкает посадочными огнями.
Ивсеже скаждым изнас случалосьтак: в рейсе, вдвухчасах от
аэродрома задумаешься и вдруг ощутишьтакое одиночество, такую оторванность
от всегона свете, каких не испытал бы и в самом сердце Индии, - и кажется,
уже не будет возврата.
ТакбылосМермозом,когдаонвпервые пересек на гидроплане Южную
Атлантикуипод вечер приблизился кПот-о-Нуар- "котлу тьмы". Скаждой
минутой перед ним всетеснее сходились хвосты ураганов,- словно на глазах
воздвигали стену,- потомопустилась ночьискрыла эти приготовления.А
часом позже он вывернулся из-под облаков и очутился в заколдованном царстве.
Перед ним вздымались смерчи, они казались неподвижными - черные колонны
невиданного храма. Вверху онирасширялись, поддерживая низкий, мрачный свод
бури, но через проломыв сводепадали широкиеполосы света, и полная луна
сияла меж колонн, отражаясь в холодных плитах вод. И Мермоз пробирался через
этируины,кудане вступалабольшениодна душа,скользилполунным
протокам,средибакеновсвета,метившихизвилистыйфарватер,огибал
гигантскиегремучие колонны вставшего дыбом океана, - четыре часа шел онк
выходу из храма.
Это грозноевеличие ошеломляло,и, лишь когда Пот-о-Нуар
остался позади, Мермоз вдруг понял, что даже не успел испугаться.
Мне тоже помнятся такие часы, когда покидаешь пределы реального мира: в
туночьвсерадиопеленги,посланныесаэродромовСахары,невероятно
искажались и совсем сбилименя имоегорадистаНери с толку.Неожиданно
сквозь просвет в тумане под нами блеснула вода, и я круто повернул к берегу,
но невозможно было понять, далеко ли мы ушли над морем.
Как знать, доберемся ли мы теперь до берега? Может не хватить горючего.
И даже если доберемся, надо ещенайти посадочную площадку.Амеж тем луна
уже заходила. Все труднейстановилосьпроизводитьизмерения сноса - и мы,
уже оглохшие, постепенно слепли. Луна угасала в тумане, словно тлеющий уголь
в сугробе.Небо наднами тоже затягивалосьоблачной пеленой,имы плыли
между облаками и туманом, в тусклой мертвой пустоте.
Аэродромы,которые откликались на наш зов, не могли определить, где мы
находимся. "Пеленг дать неможем... Пеленгдатьнеможем..." - повторяли
они, потому что наш голос доносился до них отовсюду и ниоткуда.
И вдруг, когда мыуже отчаялись,впереди слева на горизонте сверкнула
огненная точка. Я неистово обрадовался. Нери наклонился ко мне,и я услышал
-он поет! Конечножеэто аэродром,конечноже маяк!Ведь больше здесь
нечему светить - по ночам вся огромнаяСахара погружаетсяво тьму, вся она
словно вымирает. Ноогонекпомерцалнемногои угас.Тобылазаходящая
звезда,всегонанесколькоминутпроглянула онанад горизонтом,между
облаками и пеленой тумана, и на нее-то мы взяли курс...
А потом переднами вставалиещеи еще огни, и мы со смутной надеждой
брали курс на каждый новый огонек. И если он не угасал сразу, мыподвергали
его испытанию.
-Видимогонь, -передавал НериаэродромувСиснеросе.-Трижды
погасите и зажгите маяк.
Сиснерос гасил и вновь зажигал свой маяк, но не мигал жестокий свет, за
которым мы жадно следили, - неподкупная звезда.
И хоть горючее все убывало, мы каждый раз попадались на золотой крючок:
уж теперь-то впереди настоящий маяк! Уж теперь-тоэто аэродром - и жизнь!..
И опять мы меняли звезду.
Вот тогда мы почувствовали, что заблудились в пространстве, среди сотен
недосягаемых планет, и кто знает, как отыскать ту настоящую, ту единственную
нашу планету, на которой остались знакомые поля, и леса,илюбимыйдом, и
все, кто нам дорог...
Единственнаяпланета... Явам расскажу,какаямне тогда привиделась
картина,хотя,быть может, вы сочтете это ребячеством. Но ведьи в минуту
опасностиостаешься человекомсовсемичеловеческими заботами, иябыл
голодени хотелпить.Если толькодоберемся доСиснероса,думал я, там
наполним баки горючим и снова в путь, ивотранопоутрумы в Касабланке.
Делосделано!МысНериотправимся вгород. Иныемаленькие бистрона
рассвете уже открыты.