Наши книги – отражения наших желаний. А взять, к примеру, нас. Никто ведь пас не выдумал. Мы существуем – и все. И всегда существовали.
Чувствуете разницу? – Я повернулся к Моне. – Знай, я собираюсь устраиваться на работу. А буду продолжать прежнюю жизнь, вряд ли смогу писать.
Мона явно хотела возразить, но слова замерли у нее на устах.
– Сразу после праздников приступлю к поискам. А завтра позвоню родным и скажу, что мы встретим Рождество с ними. И не вздумай отказываться. Один
я не пойду. Мне это просто не под силу. И постарайся хоть в этот день не разрисовывать себя до неузнаваемости. Никакой косметики… никаких шалей
до земли. С моими родными трудно общаться и без отягощающих обстоятельств.
– Ты тоже пойдешь, – объявила Мона, повернувшись к Стасе.
– Ну уж нет! – возразила Стася.
– Ты должна! – настаивала Мона. – Одна я не выдержу.
– И то правда, – вмешался я. – Пойдем все вместе! С тобой, Стася, мы хоть со скуки не умрем. Только, пожалуйста, надень нормальное платье или
юбку. И подколи волосы.
Мои пожелания их очень рассмешили. Стася будет изображать леди? Какая нелепость!
– Ты хочешь сделать из нее посмешище, – заявила Мона.
– Никакая я не леди, – со вздохом призналась Стася.
– Я всего лишь хочу, чтобы ты хорошо выглядела и была сама собой, – сказал я. – Не выряжайся как пугало огородное – только и всего.
Предчувствия меня не обманули. На самое Рождество, в три часа ночи, женщины ввалились в квартиру в стельку пьяные. Кукла, которую они повсюду
таскали с собой, неизменный граф Бруга, выглядела так, словно ее хорошенько вздули. Пришлось с ними повозиться – раздеть и засунуть под одеяла.
Но только я решил, что дамы наконец отключились, как те объявили, что хотят писать, и, шатаясь, по стеночке побрели в туалет. Путь недалекий, но
они тем не менее умудрились задеть все столы и стулья, спотыкались, падали, с трудом поднимались, визжали, стонали, сопели, хрипели – все как
полагается у запойных пьяниц. Кого то даже вырвало. Когда они наконец снова оказались в кровати, я стальным голосом посоветовал им лучше не
колобродить, а поскорее заснуть. Спать оставалось недолго. Будильник я поставил на 9.30, о чем им и напомнил.
Сам я почти не спал – всю ночь проворочался, кипя от злости.
Ровно в 9.30 прозвонил будильник. Мне показалось, что звонит он громче обычного. Я тут же встал, но обе подруги спали как убитые. Я толкал их,
пихал, стягивал с кроватей – все без толку, бегал как сумасшедший от одной к другой, шлепал, сдергивал одеяла, ругал на чем свет стоит, грозил
отстегать ремнем, но они даже не шевелились.
Потребовалось около получаса, чтобы заставить женщин подняться, но они плохо держались на ногах и все норовили на меня завалиться.
– Мигом под душ! – орал я. – Скорей! Я сварю кофе.
– Как можно быть таким жестоким? – простонала Стася.
– Почему бы тебе не позвонить и не сказать, что мы придем только к ужину? – взмолилась Мона.
– Не могу! – кричал я. – И не стану. Они ждут нас к обеду, а не к ужину.
– Скажи, что я заболела, – просила Мона.
– Нет и еще раз нет! Ты пойдешь туда – даже если мне придется тебя тащить.
За кофе женщины рассказали, какие купили для всех подарки. Именно из за них они и надрались. Как это случилось? Ну, чтобы раздобыть на подарки
деньги, им пришлось ходить по пятам за одним щедрым, но надоедливым идиотом, который уже третий день не просыхает. В результате они тоже
основательно нагрузились, хотя совсем этого не хотели.
В результате они тоже
основательно нагрузились, хотя совсем этого не хотели. Они рассчитывали отделаться от идиота сразу же, как он расплатится за подарки, но тот
оказался не так уж прост и не отпустил их. Хорошо, что они вообще домой попали, закончили рассказ подруги.
Неплохая выдумка. Возможно, отчасти даже правдивая. Я проглотил рассказ, запив кофе.
– А теперь скажите мне, что собирается надеть Стася? – спросил я.
Стася выглядела такой беспомощной и смущенной, что с языка у меня чуть не сорвалось: «Да надевай ты что хочешь!»
– Заботу о ней предоставь мне, – сказала Мона. – И ни о чем не волнуйся. А сейчас оставь нас ненадолго одних.
– Хорошо, – согласился я. – Даю вам на все про все час – ни минутой больше.
Я решил, что сейчас для меня самое лучшее – немного прогуляться. Меньше чем за час Стасю в приличный вид не привести. Да и мне хотелось глотнуть
свежего воздуха.
– Запомните, – сказал я, стоя на пороге, – у вас в распоряжении только час. Не будете готовы – пойдете в том виде, в каком вас застану.
Утро было прохладным и ясным. Выпавший ночью снежок припорошил все вокруг – картина была самая рождественская. На улицах почти никого не было.
Я неторопливо побрел к пристани, чтобы полюбоваться видом океанских лайнеров, стоящих в ряд, словно собаки в упряжке. Снег, укутавший пушистой
шерстью спасти, ярко сверкал на солнце. Что то магическое было в этой картине.
Направляясь в сторону Хайтс,я забрел в квартал иммигрантов. Здесь атмосфера была не столько магическая, сколько трагическая. Даже светлый дух
Рождества не смог скрасить вид этих бедных хижин и лачуг, придать им облик человеческого жилья, А кому это надо? Ведь здесь жили преимущественно
иноверцы – грязные арабы, косоглазые чинки,индусы, ниггеры… Навстречу мне шел мужчина, по виду араб, одетый в легкие брюки из хлопчатобумажной
материи. На голове – вязаная шапочка, на ногах – заношенные ковровые тапочки. «Хвала Аллаху!» – шепнул я, поравнявшись с ним. Немного дальше я
наткнулся на двух дерущихся мексиканцев – оба были слишком пьяны, чтобы наносить прицельные удары. Их окружила ребятня – маленькие оборвыши, они
криками подзадоривали пьяниц. «Врежь ему! Дай ему в морду!» А из боковой двери ближайшего бара на залитую солнцем улицу, в сверкающую, белизну
рождественского утра вышли, пошатываясь, две такие потасканные шлюхи, каких еще поискать! Вот одна наклоняется, поправляя чулок, и, не удержав
равновесия, падает плашмя, а вторая смотрит на нее бараньим взглядом, словно не веря глазам, и, споткнувшись, теряет одну туфлю. Пытаясь
сохранять достоинство – в ее понимании, – девушка семенит дальше, мурлыча пьяную песенку.
Да, денек отменный! Воздух свежий, бодрящий! Жаль только, что сегодня Рождество. Интересно, готовы ли мои дамы? Я вновь обретал надежду. Ничего,
выдержу, успокаивал я себя, только бы женщины не подвели. В голове закрутились всякие байки, которыми я собирался потчевать родных: придется
многое присочинить, чтобы их успокоить, – они вечно волновались за нас. Например, всегда спрашивали: «Как ты сейчас, пишешь?» А я отвечал:
«Конечно. Опубликовал уже с десяток рассказов». И Моной интересовались. «Моне нравится ее работа?» (Я не помнил, знают ли они, где она работает.
Что я говорил в прошлый раз?) А как представить Стасю? Что сказать? Знакомьтесь, это давняя подруга Моны? Она вполне могла учиться с ней в
школе. Художница.
Дома я застал Стасю в слезах, она изо всех сил старалась втиснуть ноги в туфли на высоких каблуках.