По-немецки, разумеется!
Другим вечеромвдругвызвался (разумеется,пособственномупочину)
нарисовать ейкарту Нью-Йорка. Богом клянусь, в жизни карт нидлякого не
рисовал, да и картограф изменя никудышный. НодляЛеа... Ничто и никто -
хотьотрядморскойпехоты-менябнеостановил.Четкопомню,что
Лексингтон-авеню я расположил на месте Мэдисон-авеню - и глазом не моргнул.
Аоднаждыяпрочел ейсвоюновуюпьесу подназванием "Пареньне
промах",ободном малом,который никогдане терялприсутствия духа, был
красив лицоми (что само собой разумеется) могучтелом -вобщем,очень
смахивал на меня. Его специально вызывают из Оксфорда, чтобы помочьсыщикам
изСкотланд-Ярда спастисвою репутацию.Некая леди Фэрнсуорт-коварная
алкоголичка -каждый вторник получает почтой по пальцус руки ее злодейски
похищенного мужа.
Япрочел Леавсю пьесу водинприсест,самыепикантные эпизодыя
старательноопускал,пьесаотэтого,естественно,изряднопострадала.
Закончивчитать,яхриплорастолковалЛеа,что"работаещенеесть
завершенный". Это она, похоже, [214] поняла лучше всего. Более того, она как
могла уверила меня, что окончательному вариантутолько что прочитанной мною
вещинеизбежатьсовершенства...Акакчудноонаслушала,сидяна
подоконнике!
Про то, что у Леа жених, я узнал совершенно случайно. Конечно, из нашей
беседы я никоим образом и не смог бы почерпнуть таких сведений.
Примерномесяцспустяпосленашего знакомства,однаждывоскресным
вечером яувиделЛеав очередиу "Шведского кино" -вВенеэтоочень
известныйкинотеатр.Впервыевиделее не на балконе и невсобственной
комнате. Не может быть! Даже голова пошла кругом: Леа - здесь, в кино, стоит
в весьмапрозаическойочереди.Я,незадумываясь, бросилсвоеместо и
ринулсяк ней, отдавив с дюжинунив чемне повинныхчужих ног. Я сразу
приметил, что Леа неодна, и отнюдь не с подружкой, и не с папашей - в отцы
ее спутник ей явно не годился.
Леа,увидевменя,заметносмешалась,нотемнеменееотважно
представиласвоегокавалера, тот щелкнул каблукамии стиснул мне руку.Я
лишьснисходительно улыбнулся - пусть хоть напрочь рукуоторвет, все равно
онмне не соперник. Ясно, как божий день,этот молодчикв шляпе набекрень
здесьчужак. Минутпять мы втроемболталибезумолку,ноо чем-не
разобрать. После этого я извинился ивернулся в конец очереди. Уже во время
фильма я три раза прошел меж рядами, приосанившись и приняв грозный вид.
Ни Леа, ни ее спутника я, однако, не приметил. Хуже фильма я в жизни не
видел.
Назавтравечером зачашкойкофеуменя вкомнатеЛеа, покраснев,
объяснила, что молодой человек, с которым она была вчера в кино, - ее жених.
-Мой родитель меня женит, когда ястукнусемнадцать,-не отрывая
взгляда от дверной ручки, сказала она.
Я лишь молча кивнул. Бывают такие запрещенные удары, особенно в любви и
вбоксе- не то чтовскрикнуть,вздохнутьпотомне можешь.Наконеця
откашлялся и спросил'
- Хм... простате, я забыл, как есть его имя?
Леаповторила,нонаслухяегонеуловил-что-точудовищно
многозвучное, в самый раз для любителя носить шляпу набекрень. Я подлил кофе
ей и себе, потом вдруг встал, заглянул внемецко-английский словарь,снова
присел к столу и спросил Леа:
- Вам нравится жениться?
Не поднимая глаз, Леа медленно произнесла:
- Я не знаю. [215]
Якивнул, мне показалось, что устами ее говорит сама логика. Мы сидели
молча, потупившись. Наконец я поднялглаза, иувиделось мне,что комнатка
моя мала для красоты Леа. И только в словах можно ей найти соразмерность.
- Знаете, вы есть очень красивая.
Она вся зарделась, и я спешно перевел разговор: что мог я предложить ей
вслед за комплиментом?
Втот вечер,в первый и последний раз,наша, спозволениясказать,
близостьвыразиласьнетольков рукопожатии.ВполовинедесятогоЛеа
соскочила с подоконника и сказала, что "уже очень запоздало", ипоспешила к
двери. Я, конечно, бросился проводитьее до лестницы, и вузкойдверимы
столкнулись лицом к лицу. Мы так и обмерли.
Пришло время отправляться в Париж, учить еще один европейский язык. Леа
в ту пору гостилавВаршаве у родных жениха. Так и не довелось мнесней
попрощаться, я лишьоставил записку, предпоследний черновикхраню и по сей
день.
Залечив все раныи увечья, которыея нанес немецкому языку, прочитаем
следующее:
"Вена,
6 декабря 1936 года.
Дорогая Леа,
Мне нужно ехать в Париж,поэтомупрощаюсь сВами. Было очень приятно
познакомиться.Надеюсь,Выне скучаетев ВаршавесредиблизкихВашего
жениха. Думаю,спредстоящим замужествому Вас всев порядке. Пришлю Вам
книгу, о которой рассказывал, - "Унесенные ветром".
С наилучшими пожеланиями,
Ваш друг
Джон".
Ноиз Парижаятак и не написал Леа. Яей больше вообще не писал. И
"Унесенные ветром" так и не послал. В те дни было по горло других забот.
В конце 1937 года - я уже вернулся вАмерику и снова учился в колледже
-изНью-Йорка мне прислаликруглый плоскийпакет. К нему была приложена
записка.
"Вена,
14 октября 1937 г.
Дорогой Джон,
Часто вспоминаю Вас и гадаю, что с Вами сталось. Я вышла замуж, живем с
мужемвВене,оншлетвамбольшой[216]привет.