Не исключено, что она просто ценила
деньги.Но,так или иначе,от нееяузналвселучшее,чтоестьу
Кольриджа,Йейтса, Китса, Вордсворта, Байрона, Шелли. Немного из Уитмена.
Кое-что Элиота.
Я ни разу не поблагодарил миссис Риццио. Ни разу не сказал, как много
значат для меня стихи.Я опасался,что чары рассеются - все это казалось
мне волшебством.
Я понимал,что обязан что-то предпринять,пока не закрылись бега. Я
нехотел с окончанием сезона лишиться стихов.Мне не приходило в голову,
что я могу сам порыться в публичной библиотеке. В моем распоряжении была и
школьная библиотека, но я не улавливал связи между школой и поэзией.
Я ждал до последнего дня,а потом спросил,где миссис Рицциоберет
стихи.
Она была очень добра.Пригласила меня ксебедомой,чтобыямог
посмотреть ее книги.В тот же вечер я поехал с ней. Сердце у меня до того
колотилось, что я боялся вылететь из машины.
На следующийденьпослетого,как я увидел книги,мне предстояло
сказать боссу,поеду ли я вместе с ним в Майами после экзаменов. Я должен
былчерезнеделюполучить свидетельство об окончании школы.В Майами я
решил не ехать.Миссис Риццио предложила мне пользоваться ее библиотекой,
когда захочу. Жила она в Таллахасси, и я прикинул, что на попутках туда не
больше часа. Я бросил работу.
Школа осталасьпозади,ясталежедневно проводить у миссис Риццио
часов по восемнадцать-девятнадцать, не меньше.
Так продолжалосьдва месяца,пока от перенапряжения у меня не сдали
глаза.Очков я тогда не носил, а зрение было никудышное. Левый глаз почти
перестал видеть.
Но в библиотеку к миссис Риццио я все равно приходил. Боялся, что она
перестанетменя пускать,если узнает,что я совсем не разбираю слов.В
общем,я ей просто не сказал о глазах.Недели три я сидел в библиотеке с
раннегоутрадопозднеговечеранад раскрытой книгой,опасаясь,что
кто-нибудь войдет и увидит меня.
Так я начал писать стихи сам.
Я писалсловповосемь-десятьналисткебумагиоченькрупными
буквами, чтобы было легко читать. Занимался я этим около месяца и заполнил
два небольших дешевых блокнота. Потом я вдруг все бросил. Без определенной
причины.Думаю,большеиз-затого,чтоменяугнеталособственное
невежество.Ну и, конечно, ослепнуть я тоже побаивался. У любого поступка
причин обычно бывает несколько. Короче говоря, бросил.
Дело было в октябре. Я поступил в университет.
Судя поинтонации,рассказ Форда то ли близился к концу,то ли уже
завершился. Он улыбнулся Корин.
- Ты все еще похожа на школьницу, Корин. Посмотри на свои руки.
Корин, как примерная ученица,сидела,сложив передсобойрукина
столе.
- Видишь ли... - вдруг сказал он и замолчал.
Корин не пришла на выручку. Форд был вынужден договорить.
- Видишь ли,- повторил он, не сводя глаз с ее сложенных рук, - семь
с половиной лет в моей жизни не было ничего,кроме поэзии.
- Видишь ли,- повторил он, не сводя глаз с ее сложенных рук, - семь
с половиной лет в моей жизни не было ничего,кроме поэзии.А до этого, -
он замялся,-годыигодынеустроенности.Еще-недоедание.Нуи
"Мальчики-разбойники".-Форд опять замолчал,и Корин подумала,что он
решил прямо сказать о том,что ему приспособиться к жизнибылотруднее,
чемдругим.Но он снова стал излагать факты.Говоря о себе,он избегал
поэзии.
- Яникогданебралв рот спиртного,- сказал он очень спокойно,
словно признался в чем-то совсем заурядном. - Не потому, что моя мать была
алкоголичкой.Я и не курил.Когда я был совсем маленький,кто-то сказал
мне,что от алкоголя и табака притупляются вкусовые ощущения. По-моему, я
досих пор остаюсь в плену детских предрассудков.- Тут Форд выпрямился.
Движение было едва заметное.Но от Корин оно неукрылось.Фордвпервые
показал, что следит за собой. Он тем не менее продолжал дальше, причем без
натуги.- До сих пор,покупая билет на поезд,я удивляюсь,чтодолжен
платить полную цену.Я чувствую, что меня провели, надули, когда у меня в
руке обычный взрослый билет.Мне было пятнадцать, а мать все еще говорила
кондукторам, что мне нет двенадцати.
Мельком взглянув на часы, Форд заметил:
- Мне, к сожалению, пора, Корин. Был очень рад повидать тебя.
Корин откашлялась,
- Тыможешь...можешьприйтикомнедомой в пятницу вечером?-
торопливо спросила она и добавила: - У меня будут самые близкие друзья.
Если раньшеФорд и не успел понять,что Корин любит его,то сейчас
наверняка понял иокинулеебыстрымвзглядом,которыйвесьматрудно
описать,нозатолегкопроанализировать задним числом.Этот взгляд не
содержал открытого предостережения,новсеженамекал:"Нестоитли
поосторожней?Со мной, и вообще?" Совет мужчины, любившего что-то, сейчас
несущественное,илиподозревающегосамогосебявдобровольнойили
вынужденной утрате неких свойств,имеющих необычайное,почти мистическое
значение.
Корин пренебрегла взглядом и полезла в сумку.
- Я напишу адрес, - сказала она, - пожалуйста, приходи. Конечно, если
можешь.
- Обязательно приду, - согласился он.
Неделя, потянувшаяся в ожидании новой встречисФордом,показалась
Кориннеобычной и утомительной,- она с волнением,но охотно занималась
переоценкой собственной внешности,в результате чего сочла свой красивый,
свысокойпереносицейнос слишком крупным,а ладную,пропорциональную
фигуру - костистой ибезобразной.ОнавсевремячиталастихиФорда.
Обеденныйперерыв она неизменно проводила в цокольном этаже у "Брентано",
разыскиваялитературныежурналы,которыемоглипоместитьнасвоих
страницахстихиилистатьи о стихах ее возлюбленного.