Даже
Омбе, симпатичному карлику, не надо было видеть его лицо.
Ямогбыбуквальночасами--не бойтесь, не буду! --
водитьвас,читатель,насильно,еслипонадобится,взади
вперед,черезкитайско-парижскую границу. До сих пор я считаю
Человека, который смеялся,кем-товродесвоегогероического
предка,ну,скажем,РобертаЭ.Ли. Но эти нынешние мечты и
сравнить нельзя с теми, что владели мною в 1928 году,когдая
считалсебянетолькопрямымпотомкомЧеловека,но и его
единственным живым и законным наследником. В том, 1928годуя
былвовсенесыномсвоихродителей,нодьявольски хитрым
самозванцем, выжидавшим малейшего просчета с их стороны,чтобы
тутже,лучше без насилия, хотя и оно не исключалось, открыть
им свое истинное лицо. Но, не желая разбить сердце своей мнимой
матери, я предполагалнаградитьеевмоемпреступноммире
каким-то,поканеопределенным,но,несомненно,королевским
званием. Однакосамымглавнымдляменяв1928годубыла
постояннаябдительность. Играть им всем на руку. Чистить зубы,
причесываться. Изо всех сил скрывать свой природный, дьявольски
жуткий смех.
В действительности ябылдалеконеединственнымживым
потомкомизаконнымнаследникомЧеловек, который смеялся. В
клубе было двадцать пять команчей, двадцать пять живых потомков
изаконныхнаследниковЧеловека,имывсезловещими
незнакомцамикружилипо городу, чуя возможного врага в каждом
лифте, сдавленным, но отчетливым шепотом отдавали приказания на
ухо своему спаниелю и, вытянувуказательныйпалец,бралина
мушкуучителейарифметики.И напряженно, неустанно выжидали,
когда же наконец представится случай вселить ужас ивосхищение
в чью-то простую душу.
Однажды,в февральский день, открывший сезон бейсбола для
команчей, я узрел новое украшение в машиненашегоВождя.Над
зеркальцемветровогостеклапоявиласьмаленькаяфотография
девушки в студенческой шапочке и мантии.Мнепоказалось,что
этафотографиянарушаетобщий,чистомужскойстиль нашего
"пикапа", и я прямо спросил Вождя, кто этотакая.Сначалаон
помялся, но наконец открыл мне, что это девушка. Я спросил, как
еезовут.Помедлив,оннехотяответил:"МэриХадсон".Я
спросил: в кино она, что ли? Он сказал -- нет,онаучиласьв
университете,вУэлсли-колледже. После некоторого размышления
он добавил, что Уэлсли-колледж -- очень знаменитыйколледж.Я
спросил его -- зачем ему эта карточка т у т, в нашей машине? Он
слегка пожал плечами, словно хотел, как мне показалось, создать
впечатление, что фотографию ему вроде как бы навязали.
Новближайшиедве-три недели эта фотография, силой или
случаем навязанная нашему Вождю, так и оставалась в машине.Ее
невыметалинис конфетными бумажками, где был изображен Бэб
Рут, ни с палочками от леденцов.
И мы, команчи,как-токней
привыкли.Постепенномыеестализамечатьнебольшечем
спидометр.
Но однажды по дороге впаркВождьостановилмашинуна
Пятой авеню а районе Шестидесятых улиц, более чем в полумили от
нашейбейсбольной площадки. Двадцать непрошеных советчиков тут
же потребовали объяснений, но Вождь промолчал. Вместо ответа он
принял обычную позурассказчикаинековременисталнас
угощатьпродолжениемистории Человека, который смеялся. Но не
успел он начать, как в дверцу машины постучались.Втотдень
всерефлексынашегоВождябылимолниеносными. Он буквально
перевернулся вокруг собственной оси,дернулручкудверцы,и
девушка в меховой шубке забралась в наш "пикап".
Сразу,безраздумья,явспоминаю только трех девушек в
своейжизни,которыеспервогожевзглядапоразилименя
безусловной,безоговорочнойкрасотой. Одну я видел на пляже в
Джонс-Бич в 1936 году -- худенькая девочка в черном купальнике,
которая никак не могла закрытьоранжевыйзонтик.Втораямне
встретиласьв1939 году на пароходе, в Карибском море, -- она
еще бросила зажигалку в дельфина. А третьей была девушка нашего
Вождя -- Мэри Хадсон.
-- Я очень опоздала? -- спросила она, улыбаясь Вождю.
Стемжеуспехомонамоглабыспросить:"Яочень
не-красивая? "
-- Нет! -- сказал наш Вождь. Растерянным взглядом он обвел
команчей, сидевших поблизости от него, и подал знак -- уступить
место.МэриХадсон села между мной и мальчиком по имени Эдгар
-- фамилии не помню -- у его дядя лучший другбылбутлегером.
Мыпотеснилисьрадинеекак только могли. Машина двинулась,
вильнув, будто ее вел новичок. Все команчи, какодинчеловек,
молчали.
Наобратномпутикнашейобычнойстоянке Мэри Хадсон
наклонилась к Вождю и стала восторженно отчитываться передним
--накакие поезда она опоздала и на какой поезд попала; жила
она в Дугластоне, на Лонг-Айленде.
НашВождьоченьнервничал.Оннетольконикакне
поддерживалразговор,онпочтине слушал, что она говорила.
Помню, что головка с рычагапереключенияпередачотлетелау
него под рукой.
Когдамы вышли из "пикапа", Мэри Хадсон тоже увязалась за
нами. Несомневаюсь,что,когдамыподошликбейсбольной
площадке,на лицах всех команчей читалась одна мысль: "Есть же
такие девчонки, не знают, когда им пора убираться домой! " Ив
довершениевсего, именно в ту минуту, как мы с другим команчем
бросали монетку, чтобы разыгратьполемеждукоманчами,Мэри
Хадсон робко выразила желание принять участие в игре. Ответ был
болеечемясен. До этой минуты команчи с недоумением смотрели
на эту особу женского пола,теперьвихвзглядахвспыхнуло
возмущение.Онажеулыбнуласьнамвответ.