Но онанеувиделаеголица. Она нечаянно опрокинула коленом
пепельницу итеперьпоспешнособиралапепелвкучку;она
подняла глаза секундой позже, чем следовало.
--Нет,Артур,тымнеобэтомне говорил, -- сказал
седовласый в трубку.
-- Ну да.Могувернутьсявармию.Ещесамнезнаю.
Понятно,явовсе этого не жажду и не пойду на это, если сумею
выкрутиться по-другому. Но, может быть, все-такипридется.Не
знаю.Покрайнеймере, можно будет забыть обо всем на свете.
Если мне опять дадут тропический шлем, ибольшущийписьменный
стол, и хорошую сетку от москитов, может быть, это будет не так
уж...
--Вотчто,друг,хотелбыя вправить тебе мозги, --
сказал седовласый. -- Очень бы я этого хотел. Ты до черта... Ты
ведь вроденеглупыймалый,анесешькакой-томладенческий
вздор. Я тебе это от души говорю. Из пустяка раздуваешь невесть
что...
--Мненадо от нее уйти. Понятно? Еще прошлым летом надо
было все кончить, тогда был такой разговор -- ты это знаешь?А
знаешь, почему я с нею не порвал? Сказать тебе?
-- Артур. Ради всего святого. Этот наш разговор совершенно
ни к чему.
-- Нет, погоди. Ты слушай. Сказать тебе, почему я с ней не
порвал?Так вот, слушай. Потому что мне жалко ее стало. Чистую
правду тебе говорю. Мне стало ее жалко.
-- Ну, не знаю. Тоесть,яхочусказать,тутнемне
судить,--сказалседовласый.--Только,мнекажется, ты
забываешь одно: ведь Джоанна взрослая женщина. Я,конечно,не
знаю, но мне кажется...
--Взрослаяженщина! Да ты спятил! Она взрослый ребенок,
вот она кто! Послушай, вот я бреюсь -- нет, ты только послушай,
-- бреюсь, и вдруг здрасьте, она зовет меня через всю квартиру.
Я недобрит, морда вся в мыле,идусмотреть,чтоунеетам
стряслось. И знаешь, зачем она меня звала? Хотела спросить, как
по-моему,умнаяонаили нет. Вот честное слово! Говорю тебе,
она жалкое существо. Сколько раз я смотрел на нее спящую,ия
знаю, что говорю. Можешь мне поверить.
--Ну,тебе виднее... я хочу сказать, тут не мне судить,
-- сказал седовласый. -- Черт подери, вся беда втом,чтота
ничего не делаешь, чтобы исправить...
--Мынепара, вот и все. Коротко и ясно. Мы совершенно
другдругунеподходим.Знаешь,чтоейнужно?Ейнужен
какой-нибудьздоровенный сукин сын, который вообще не станет с
ней разговаривать, -- вот такой нет-нетдаидастейжару,
доведетдополнейшегобесчувствия--ипойдет преспокойно
дочитывать газету. Вот что ей нужно. Слаб я длянее,повсем
статьямслаб.Я знал, еще когда мы только поженились, клянусь
богом, знал. Вот ты хитрыйчерт,тытакинеженился,но
понимаешь,передтемкаклюдиженятся, у них иногда бывает
вроде озарения: вот, мол, какая будет моя семейная жизнь.
Ая
отэтогоотмахнулся.Отмахнулсяотвсякихозаренийи
предчувствий, черт дери. Я слабый человек. Вот тебе и все.
-- Ты не слабый. Только надо шевелить мозгами,--сказал
седовласый и взял у молодой женщины зажженную сигарету.
--Конечно,я слабый! Конечно, слабый! А, дьявольщина, я
сам знаю, слабый я или нет! Не будь я слабый человек,неужели,
по-твоему,ябыдопустил,чтобы все так... А-а, что об этом
говорить! Конечно, я слаб... Господибоже,ятебевсюночь
спатьнедаю.Икакогодьяволатынеповесишь трубку? Я
серьезно говорю. Повесь трубку, и все.
-- Я вовсе не собираюсь вешать трубку, Артур. Яхотелбы
тебепомочь,еслиэтовчеловеческихсилах,--сказала
седовласый. -- Право же, ты сам себе худший...
-- Она меня не уважает. Господи боже, даонаменяине
любит. А в сущности, в самом последнем счете и я тоже больше ее
нелюблю.Не знаю. И люблю, и не люблю. Всяко бывает. То так,
то эдак. О черт! Каждый раз, как я твердо решаю положитьэтому
конец,вдругпочему-то оказывается, что мы приглашены куда-то
на обед, и я должен где-то ее встретить, и она является в белых
перчатках, или еще в чем-нибудь таком... Не знаю. Или я начинаю
вспоминать, как мы с ней в первый раз поехали вНью-Хейвенна
матч принстонцев с йельцами. И только выехали, спустила шина, а
холодбылсобачий,ионасветиламнефонариком,покая
накачивал этутреклятуюшину...тыпонимаешь,чтояхочу
сказать.Незнаю.Иливспомнится...черт,даже неловко...
вспомнятся дурацкие стихи, которые я ей написал,когдаунас
только-тольковсеначиналось."Чуть розовеющая и лилейная, и
эти губы, иглазазеленые..."Черт,даженеловко...Эти
строчкивсегда напоминали мне о ней. Глаза у нее не зеленые...
у нее глаза как эти проклятые морские раковины, чтобим...но
все равно, мне вспоминается... не знаю. Что толку говорить? Я с
ума схожу. И почему ты не повесишь трубку? Серьезно...
--Я совсем не собираюсь вешать трубку, Артур. Тут только
одно...
-- Как-то она купила мне костюм. На свои деньги. Я тебе не
рассказывал?
-- Нет, я...
-- Вот так взяла и пошла к Триплеру, что ли, и купиламне
костюм.Сама, без меня. О черт, я что хочу сказать, есть в ней
что-то хорошее. И вот забавно,костюмпришелсяпочтивпору.
Надобылотолькочутьсузитьвбедрах...брюки...да
подкоротить. Черт, я хочу сказать, есть в ней что-то хорошее...
Седовласый послушал еще минуту. Потомрезкообернулсяк
женщине.Он лишь мельком взглянул не нее, но она сразу поняла,
что происходит на другом конце провода.
-- Ну-ну, Артур.Послушай,этимведьнепоможешь,--
сказалонвтрубку.--Этимнепоможешь.Серьезно.