Она держала ее между
кончикамидвухпальцевправойруки.Стоилопосмотреть,как она держит
сигарету,какваше первое, сильное (и абсолютно обоснованное) впечатление,
чтосееплечнезримониспадаетшальуроженки Дублина, отправилось бы
прямикомв некий литературный ад. Пальцы у нее были не только необыкновенно
длинные, точеные - вообще-тотакихнеожидаешьувидеть у женщины средней
полноты,- новнихжила чуть заметная, царственная дрожь; этот элегантный
треморбылбыуместен у низвергнутой балканской королевы или ушед-(шей на
покой знаменитой куртизанки. И не только эта черта вступала в противоречие с
дублинскойчерной шалью: ножки Бесси Гласс заставили бы вас широко раскрыть
глаза,потомучтоонибыли бесспорно хороши. Это были ножки некогда всем
известнойкрасавицы, актрисы кабаре, танцовщицы, воздушной плясуньи. Сейчас
онасидела,уставясьнаковрик и скрестив ноги, так что поношенная белая
туфляизмахровойматерии, казалось, вот-вот сорвется с кончиков пальцев.
Ступнибылиудивительномаленькие, щиколотки сохраняли стройность, и, что
самоезамечательное,икрыоставалиськрепкимииявноникогда не знали
расширения вен.
Внезапно миссис Гласс вздохнула еще глубже, чем обычно,- казалось,вся
жизненнаясилаизлилась в этом вздохе. Она встала, понесла свою сигарету к
раковине,подставилаподструюхолоднойводы, бросила погасший окурок в
корзинуиснова села. Но она так и не вышла из глубокого транса, в который
сама себя погрузила, так что казалось, что она вовсе не двигалась с места.
- Явылезаю через три секунды, Бесси! Честно предупреждаю... Давай-ка,
брат, не будем злоупотреблять гостеприимством.
МиссисГласс, все еще не отрывая взгляда от голубого коврика, ответила
на это "честное предупреждение" рассеянным кивком. Стоит заметить - даже
подчеркнуть,- что,еслибыЗуивэту минуту видел ее лицо и особенно ее
глаза, он захотел бы всерьез - хотя,можетбыть,и ненадолго - вспомнить,
восстановить, прослушать все то, что он говорил, все свои интонации - и
смягчитьих. С другой стороны, такого желания мотло и не быть. В 1955-м это
было чрезвычайно мудреное, тонкое дело - правильноистолковатьвыражение
лицаБессиГласс,вособенностито, что отражалось в ее громадных синих
глазах... И если прежде, несколько лет назад, ее глаза сами могли возвестить
(всемумируиликоврику в ванной), что она потеряла двух сыновей: один из
нихпокончилссобой(еелюбимый, совершенно такой, как хотелось, самый
сердечныйизвсех),адругогоубили на второй мировой войне (это был ее
единственныйбеспечныйсын),еслираньшеглазаБессиГласс могли сами
поведатьоб этом так красноречиво и с такой страстью к подробностям, что ни
еемуж,ни оставшиеся в живых дети не то что осмыслить, даже вынести такой
взгляднемогли,тов1955-монаиспользовалаэтоже сокрушительное
кельтское вооружение, чтобы сообщить - обычнопрямоспорога,-что новый
рассыльныйнепринесбараньюногуиличто какая-то мелкая голливудская
звездочка разводится с мужем.
Она закурила новую длинную сигарету, резко затянулась и встала, выдыхая
дым.
- Ясиюминутувернусь.-Этозаявлениеневольнопрозвучалокак
обещание.- И,пожалуйста,становисьнаковрик,когдабудешь вылезать,-
добавила она.- Для этого он тут и лежит.
Ионаушлаиз ванной, плотно прикрыв за собой дверь. Как будто после
пребывания в наскоро сооруженном плавучем доке, пароход "Куин Мери" выходил,
скажем,изУолденскогопруда так же внезапно и противоестественно, как он
ухитрился туда войти. Под прикрытием занавеса Зуи на несколько секунд закрыл
глаза,словноего утлое суденышко беспомощно качалось на поднятой волне...
Потомонотодвинулзанавесивоззрилсяназакрытуюдверь. Взгляд был
тяжелый, и в нем почти не было облегчения. Можно с полным правом сказать, не
боясьпарадоксальности,что это был взгляд любителя уединения, который уже
претерпелвторжениепостороннего,иему"неочень-тонравится,когда
нарушитель спокойствия просто так вскакивает и уходит - раз-два-три,и все.
Непрошло и пяти минут, как Зуи уже стоял босиком перед раковиной, его
мокрыеволосы были причесаны, он надел темно-серые брюки из плотной ткани и
накинулнаплечиполотенце.Онуже приступил к ритуалу, предшествующему
бритью.Ужеподнялзанавеску на окне до середины, приоткрыл дверь ванной,
чтобывыпустить пар и дать отпотеть зеркалам; закурил сигарету, затянулся и
поместилеенаполкуматовогостеклапод зеркалом на аптечке. В данный
моментЗуикакраз кончил выжимать крем для бритья на кончик кисточки. Он
сунул незавинченный тюбик куда-то подальше в эмалированную глубину, чтобы не
мешал.Провел ладонью туда и обратно по зеркалу на аптечке, и большая часть
запотевшегостекласповизгиваниемочистилась.Тогда он стал намыливать
лицо.Зуиприменялприемынамыливания,значительноотличающиесяот
общепринятых,нозато вполне соответствующие его технике бритья. А именно,
хотяон,покрываялицо пеной, и гляделся в зеркало, но не для того, чтобы
следить за движением кисточки,- он смотрел прямо себе в глаза, как будто его
глаза были нейтральной территорией, ничейной землей в той его личной войне с
самовлюбленностью,которуюонвел с семи или восьми лет. Теперь-то, когда
емубылоужедвадцатьпять,этамаленькая военная хитрость уже вошла в
привычку - такветеран-бейсболист,выйдянабазу,безвсякойвидимой
надобностипостукиваетбитойпо шипам на подошвах. Тем не менее несколько
минут назад, причесываясь, он почти не пользовался зеркалом. А еще раньше он
ухитрялся,вытираясьперед зеркалом, в котором он отражался в полный рост,
ни разу на себя не взглянуть.
Толькоонкончил намыливать лицо, как в зеркале внезапно возникла его
мать.Онастоялана пороге, в нескольких футах за его спиной, не отпуская
ручку двери,- воплощениепритворнойнерешительности- перед тем как снова
войти в ванную.
- Ах!Какоймилыйсюрприз!-обратилсяЗуикзеркалу.