КвартираГлассов,напятомэтаже,былаэтажомвыше,и теперь солнце,
поднявшисьнадкрышейшколы,проникало в гостиную через лишенные портьер
окна.Солнечный свет выставлял комнату в очень невыгодном свете. Мало того,
чтовсяобстановкабылаобшарпанная,неказистая,былавсязаляпана
воспоминаниямиисантиментами,носама комната в прошлые времена служила
площадкойдлябесчисленныххоккейныхифутбольныхбаталий(какдля
тренировок,такидляигр),и едва ли хоть одна ножка у мебели осталась
неободраннойинеоцарапанной. Примерно на уровне глаз встречались шрамы от
ошеломляющеразнообразных летающих объектов: пулек для рогатки, бейсбольных
мячей,стеклянныхшариков,ключейотконьков, пятновыводящих ластиков и
даже,как в одном памятном случае в начале тридцатых годов, от запущенной в
кого-тофарфоровойкуклыбезголовы.Ноособеннобезжалостносолнце
высвечивалоковер.Некогда он был винно-красного цвета и при искусственном
освещенииболееилименеесохранялего,нотеперь на нем обозначились
многочисленные пятна причудливо-панкреатической формы - лишенные
сентиментальности автографы целого ряда домашних животных. В этот час солнце
глубоко,далеко и беспощадно добиралось до самого телевизора и било прямо в
его немигающий циклопов глаз.
Самыевдохновенные, самые точные мысли обычно посещали миссис Гласс на
порогечуланадлябелья,исвоемладшеедитя она уложила на диван, на
розовыеперкалевыепростыни,укрывегобледно-голубым шерстяным пледом.
Фрэнниспала,отвернувшиськспинкедиванаикстене,елекасаясь
подбородкомоднойизмножества набросанных рядом подушек. Губы у нее были
сомкнуты,хотяине сжаты. Правая же рука, лежавшая на покрывале, была не
простосжата,акрепкостиснута, пальцы туго сплетены в кулак, охватывая
большой палец,- какбудтотеперь,вдвадцать лет, она вернулась к немым,
подсознательнымзащитнымжестамглубокогодетства.Инадо сказать, что
здесь,надиване,солнцепривсейсвоей бесцеремонности по отношению к
интерьерувело себя прекрасно. Солнечный свет сверкал в черных как вороново
крылоичудесноподстриженныхволосах Фрэнни, которые она за эти три дня
мыла не меньше трех раз. Солнце заливало светом и весь вязаный плед, так что
можнобылозалюбоваться игрой горячего, искрящегося света в бледно-голубых
переплетениях шерсти.
Зуипришелсюдапрямоизванной, почти не задерживаясь, и довольно
долго стоял в ногах дивана с зажженной сигарой во рту - сначала он заправлял
вбрюки только что надетую белую рубашку, потом застегивал манжеты, а потом
простостоялисмотрел. Он курил и хмурился, как будто чересчур "броские"
световыеэффектыпридумалтеатральныйрежиссер,чей вкус вызывал у него
некоторыесомнения.Несмотрянаредкостнуюутонченностьего черт лица,
несмотря на его возраст и сложение - одетый, он мог бы сойти за юного, очень
легкого танцовщика - нельзя было утверждать, что сигара ему вовсе не к лицу.
Во-первых,егоникакнельзябылоназвать курносым. А во-вторых, для Зуи
курениесигарникакнесопровождалосьсвойственноймолодымлюдям
аффектацией.Онначалих курить с шестнадцати лет, а с восемнадцати курил
регулярно, по дюжине в день, и большей частью дорогие "панателас".
Очень длинный прямоугольный кофейный столик из вермонтского мрамора был
придвинут вплотную к дивану.
Зуи быстро шагнул к нему. Он отодвинул пепельницу, серебряный портсигар
икаталог "Харперс базар", потом уселся прямо на узенькую полоску холодного
мрамора лицом к Фрэнни, почти склонившись над ней. Он посмотрел на стиснутый
кулакнаголубомпледе, потом вынул сигару изо рта и совсем тихонько взял
Фрэнни за плечо.
- Фрэнни,-сказалон.- Фрэнсис. Пойдем, брат. Нечего валяться в такой
чудесный день. Пошли-ка отсюда, брат,
Фрэннивздрогнула,буквально подскочила, как будто диван в эту минуту
подбросило на глубоком ухабе. Она подняла руку и сказала:
- Фу-у.-Она зажмурилась от утреннего света.- Откуда столько солнца? -
ОнаещенесовсемосозналаприсутствиеЗуи.-* Откуда столько солнца? -
повторила она.
- Ая,брат, всегда ношу солнце с собой,- сказал он, пристально глядя
на нее.
Фрэнни посмотрела на него, все еще щурясь.
- Зачемтыменяразбудил?-спросилаона.Онаещене настолько
стряхнулассебясон,чтобыкапризничать, но было видно, что она чует в
воздухе какую-то несправедливость.
- Видишьли...Дело в том, что нам с братом Ансельмо предлагают новый
приход.ПритомнаЛабрадоре. Мы хотели бы испросить твоего благословения,
прежде чем...
- Фу-у!-сновасказалаФрэннии положила руку себе на макушку. Ее
коротко,попоследнеймоде,остриженныеволосынаудивлениемало
растрепались во сне. Она их расчесывала на прямой пробор - чтовполне
устраивало зрителей.- Ой,мне приснился такой жуткий сон,- сказала она. Она
немногоприподняласьи одной рукой прихватила ворот халата. Халат был сшит
назаказизплотногошелка,бежевый, с прелестным рисунком из крохотных
чайных розочек.
- Рассказывай,-сказалЗуи,затягиваясьсигарой.-Аяеготебе
растолкую.
Она передернула плечами.
- Сонбылпростоужасный.Такой п_а_у_ч_и_й. Никогда в жизни мне не
снился такой паучий кошмар.
- Ах,пауки?Чрезвычайнолюбопытно.Весьма сим птоматично. У меня в
Цюрихе была одна интересная больная, несколько лет назад - молодаяособа,
кстати, очень похожая на вас...
- Помолчиминутку,атоявсе позабуду,- сказала Фрэнни. Она жадно
всматривалась куда-то в даль, как все, кто пытается вспомнить кошмарный сон.
Подглазамиу нее были круги, и другие, менее заметные признаки говорили о
том, что молодую девушку грызет тревога, но ни от кого не могло бы укрыться,
что перед ним - самаянастоящаякрасавица.