Несколькосекундонпросидел,глядяна маленькую бурю в стеклянном
шаре. Потом:
- В твоем отношении к этой молитве есть что-то,такое, отчего меня мороз
по коже подирает, если хочешь знать правду. Ты думаешь, что я хочу заставить
тебя бросить молитву. Не знаю, хочу я или не хочу - это вопрос спорный, но я
о_ч_е_н_ьхотелбы,чтобытымнеобъяснила, из каких соображений, черт
возьми, ты ее твердишь?
Онсделал паузу, но не настолько длинную, чтобы Фрэнни успела вставить
слово.
- Еслирассуждать, сообразуясь с элементарной логикой, то, насколько я
понимаю,нетнималейшейразницымеждучеловеком,которыйжаждет
материальных сокровищ - пустьдаже интеллектуальных сокровищ,- и человеком,
которыйжаждетсокровищдуховных.Кактысамасказала, сокровище есть
сокровище,чертбыегопобрал,имнесдается, что девяносто процентов
ненавидевшихмирсвятых, о которых мы знаем из священной истории, были, по
сути дела, такими же непривлекательными стяжателями, как и все мы.
Фрэннисказалаледянымтоном,насколько ей позволила легкая дрожь в
голосе:
- Теперьуже можно тебя перебить, Зуи? Зуи поставил на место снеговика
и принялся играть карандашом.
- Да, да. Перебивай, сказал он.
- Я знаю все, о чем ты говоришь. Ты не сказал ничего такого, о чем бы я
самане думала. Ты говоришь, что я хочу п_о_л_у_ч_и_т_ь что-то от Иисусовой
молитвы,- значит,ятакая же стяжательница, по твоим словам, как и те, кто
хочетсобольем_а_н_т_о,или жаждет с_л_а_в_ы, или мечтает, чтобы из него
такиперкакой-нибудьдурацкийп_р_е_с_т_и_ж. Я все это знаю! Господи,
неужели ты меня считаешь такой идиоткой?
Ей так мешала дрожь в голосе, что она почти не могла говорить.
- Ну-ну, успокойся, успокойся.
- Н_ем_о_г_уяуспокоиться!Тыменясовершенновывелизсебя!
По-твоему,чтояделаюздесь,вэтойдурацкойкомнате:худеюкак
сумасшедшая,довожуБессии Леса чуть ли не до истерики, ставлю дом вверх
дном,ивсетакое?Неужелитынепонимаешь,чтоуменя хватает ума
волноватьсяиз-затех причин, которые заставляют меня творить эту молитву?
Этожеменяим_у_ч_а_е_т.Ито,чтоя чересчур привередлива в своих
желаниях-то есть мне нужно п_р_о_с_в_е_т_л_е_н_и_е или душевный покой вместо
денег, или престижа, или славы,- вовсе не значит, что я не такая же эгоистка
инеищусвоейвыгоды, как все остальные. Да я еще хуже, вот что! И я не
нуждаюсь в том, чтобы великий Захария Гласс мне об этом напоминал!
Тутголос у нее заметно прервался, и она снова стала очень внимательна
кБлумбергу.Дослез,судяповсему,былонедалеко,если они еще не
полились.
Зуисидел за столом и, сильно нажимая на карандаш, заштриховывал букву
"о"наобратнойстороне промокашки, где была напечатана какая-то реклама.
Некотороевремяонпродолжал это занятие, а потом бросил карандаш рядом с
чернильницей. Он взял свою сигару, которая лежала на краю медной пепельницы,
тамоставалсяокурок сантиметров в пять. Зуи глубоко затянулся, словно это
былатрубкаот кислородного аппарата в мире, лишенном кислорода. Потом как
бы через силу он снова взглянул на Фрэнни.
- Хочешь,япопробуюсоединитьтебясБаддипотелефону сегодня
вечером? - спросил он.- Мне кажется, тебе нужно поговорить с к_е_м-т_о - а я
тут ни к черту не гожусь.
Он ждал ответа, не спуская с нее глаз.
- Фрэнни! Скажи, хочешь?
Фрэннинеподнималаголовы. Казалось, что она ищет у Блумберга блох,
тактщательно она перебирала пальцами пряди шерсти... На самом деле она уже
плакала,толькокакбы про себя: слезы текли, но не было слышно ни звука.
Зуи смотрел на нее целую минуту, если не дольше, а потом сказал, не то чтобы
ласково, но ненавязчиво:
- Фрэнни. Ты хочешь, чтобы я дозвонился до Бадди?
Онапокачалаголовой, но не подняла глаз. Она продолжала искать блох.
Немного погодя она ответила на вопрос Зуи, но довольно неясно.
- Что? - спросил Зуи. Фрэнни повторила свои слова.
- Я хочу поговорить с Симором,- сказала она.
Зуи еще некоторое время смотрел на нее, и лицо его совершенно ничего не
выражало,развечтокапелькипота выступили на его длинной и определенно
ирландской верхней губе. Потом, со свойственной ему резкостью, он отвернулся
кстолуиопятьсталзаштриховыватьбукву"о". Но почти тут же бросил
карандаш.Оннеторопливо, по сравнению с его обычными темпами, встал из-за
столаи,прихвативссобойокурок сигары, занял прежнюю позицию у окна,
поставив ногу на подоконник. Мужчина повыше, с более длинными ногами - взять
хотя бы любого из его братьев,- могбыпоставитьногунаподоконникс
большейлегкостью.Нозато,когдаЗуи уже сделал это усилие, можно было
подумать, что он застыл в танцевальной позиции.
Мало-помалуонпозволил себе отвлечься, а затем его всерьез захватила
маленькаясценка,котораявовсейсвоейпервозданности, не испорченная
сценаристами,режиссерамии продюсерами, разыгрывалась пятью этажами ниже,
на другой стороне улицы. Перед частной женской школой рос развесистый клен -
одноиз четырех или пяти деревьев на той, более выигрышной, стороне улицы,-
ив данный момент за этим кленом пряталась девчушка лет семи-восьми. На ней
былатемно-синяякурточкаиберет,оченьпохожий по оттенку на красное
одеялов комнате Ван Гога в Арле. С наблюдательного пункта Зуи этот беретик
могсойтизапятнокраски.Футахвпятнадцати от девочки ее собачка -
молоденькая такса в зеленом кожаном ошейнике с поводком - вынюхивалаее
следы;песикносилсякругамикакоголтелый,тащазасобойповодок.
По-видимому,потерявхозяйку,он не в силах был вынести эту муку, и когда
наконецонуловилее запах, он был уже на пределе отчаяния.