Мы думали, как это
будетудивительноконструктивно, если мы хотя бы (на тот случай, если наша
"ограниченность"помешает)расскажемвамто,чтосамизнаем о людях -
святых,архатах,бодисатвахи дживан-муктах, которые знали что-нибудь или
всеобэтомсостоянии.То есть мы хотели, чтобы вы знали, кто такие были
ИисусиГаутама,и Лао-цзы и Шанкарачарья,и Хой-нэн и Шри Рамакришна и т.
д.,раньшечемвы узнаете слишком много, если вообще узнаете, про Гомера,
илипроШекспира,илидаже про Блейка и Уитмена, не говоря уже о Джордже
Вашингтонесеговишневымдеревом, или об определении полуострова, или о
том,каксделатьразборпредложения.Вовсякомслучае,таков был наш
грандиозныйзамысел.Попутноя,кажется, пытаюсь дать тебе понять, что я
знаю, с какой горечью и возмущением ты относился к нашим домашним семинарам,
которыемыс С. регулярно проводили в те годы, а особенно к метафизическим
сеансам. Надеюсь, что в один прекрасный день - ихорошобынамобоим
надраться как следует - мысможемобэтом поговорить. (А пока могу только
заметить,чтони Симор, ни я в те далекие времена даже представить себе не
могли,что ты станешь актером. Нам с_л_е_д_о_в_а_л_о бы догадаться об этом,
номынедогадывались. А если бы мы знали, Симор непременно постарался бы
предпринятьнечто конструктивное в этом плане, я уверен. Где-то обязательно
должен быть какой-нибудь курс Нирваны для начинающих со специальным уклоном,
который на древнем Востоке предназначался исключительно для будущих актеров,
иСимор,конечноже,откопалбыего.) Пора бы кончить этот абзац, но я
что-то разболтался. Тебя покоробит то, что я собираюсь писать дальше, но так
надо. Ты знаешь, что намерения у меня были самые благие: после смерти Симора
проверятьвремяотвремени,какидутделаутебя и Фрэнни. Тебе было
восемнадцать,и о тебе я не особенно беспокоился. Хотя от одной востроносой
сплетницывмоемклассея слышал, что ты прославился на все студенческое
общежитие тем, что удалялся и сидел в медитации по десять часов кряду, и э т
озаставиломеняпризадуматься.НоФрэннивтовремябыло
т_р_и_н_а_д_ц_а_т_ь.Аяпростонемог сдвинуться с места, и все тут. Я
боялсявозвращатьсядомой.Яне боялся, что вы вдвоем, рыдая, забросаете
менячерез всю комнату томами полного собрания Священных книг Востока Макса
Мюллера. (Не исключено, что это привело бы меня в мазохистский экстаз.) Но я
боялся,чтовыначнетезадаватьмневопросы: для меня они были гораздо
страшнее обвинений. Я отлично помню, что вернулся в Нью-Йорк через целый год
после похорон. Потом было уже легко приезжать на дни рождения и на каникулы,
знаяпочтинаверняка,что все вопросы сведутся к тому, когда я кончу свою
новуюкнигуикатался ли я на лыжах и т. д. Вы даже за последние два года
много раз приезжали сюда на уикенды, и хотя мы разговаривали, разговаривали,
разговаривали,но об этом не обмолвились ни словом, как по уговору. Сегодня
мневпервыезахотелось об этом поговорить.
Сегодня
мневпервыезахотелось об этом поговорить. Чем дальше я пишу это проклятое
письмо,теммнетруднеерешительно отстаивать свои убеждения. Но клянусь
тебе,чтосегодня днем на меня снизошло небольшое, вполне доступное общему
пониманиюозарение(вмясномотделе),и я понял, что есть истина, в тот
самыймомент,когдадевчушкамнесказала,что ее женихов зовут Бобби и
Дороти. Симор однажды сказал мне - представьсебе,вгородском автобусе,-
что любое правильное изучение религии о_б_я_з_а_т_е_л_ь_н_о приводит к тому,
что исчезают все различия, иллюзорные различия между мальчиками и девочками,
животнымииминералами, между днем и ночью, между жаром и холодом. Вот что
внезапнопоразиломенявозле мясной витрины, и мне показалось, что сейчас
самоеважное в жизни -примчаться домой со скоростью семидесяти миль в час и
послатьтебеписьмо.Огосподи, какая жалость, что я не схватил карандаш
прямо на месте, в универмаге, а понадеялся, что дорогой ничего не забуду. Но
можетбыть,эток лучшему. Иногда мне кажется, что ты понял и все простил
С.- больше,чемкто-либоиз нас.Уэй-кер как-то сказал мне по этому поводу
очень интересную вещь - признаюсь,чтоятолькоповторяюего слова, как
попугай. Он сказал, что ты - единственный,ктобыл горько обижен на Симора
засамоубийство,итолькоты,одиниз всех, по-настоящему простил его.
Остальные,каконсказал,обидыневыдали, но в глубине души ничего не
простили.Можетбыть, это и есть правда истинная. Откуда мне знать? Одно я
знаюсовершенноточно:ясобиралсянаписатьтебечто-торадостноеи
увлекательное - всего на одном листочке бумаги, через два интервала, а когда
ядобралсядодому,то понял, что растерял почти все, что все пропало, и
оставалось только одно: сесть и писать, писать, читать тебе лекции на тему о
научныхстепеняхиобактерской жизни. Как это нелепо, как смехотворно -
представляю себе, как сам Симор улыбался бы, улыбался - и,наверное, убедил
бы меня и всех нас, что не стоит об этом беспокоиться.
Хватит.И_г_р_а_й, Захария Мартин Гласc, где и когда захочешь, если ты
чувствуешь, что должен играть, но только играй в п_о_л_н_у_ю с_и_л_у. И если
тысоздашьнасцене хоть что-нибудь прекрасное, дарящее радость, чему нет
названия,возвышенноеинедоступноедлятеатральныхвыкрутас,мы с С.
возьмемнапрокатсмокингиипарадныешляпыиторжественноявимсяк
служебномувходутеатра с букетами львиного зева. Во всяком случае, на мою
любовьи поддержку, как бы мало они ни стоили, ты можешь смело рассчитывать
всегда, невзирая на расстояния.
Бадди.
Каквсегда,мои претензии на всезнайство совершенно нелепы, но именно
тыдолжен относиться снисходительно к тем моим высказываниям, которые можно
назватьумными.Многолетназад,когдая еще только пробовал сделаться
писателем,якак-топрочел С. и Бу-Бу свой новый рассказ. Когда я кончил,
Бу-Бубезапелляционнозаявила(глядя,однако,наСимора),что рассказ
"чересчурумный".