Он тоже прочел, заулыбался, посмотрел на меня и усиленно закивал
головой. На миг я решил, что это вполне красноречивый и полныйответ, но
полный ответ, но он вдруг помахал мне рукой, и я понял, что он просит дать
ему блокнот и карандаш. Я подал блокнот, не глядя наневестинуподружку,
от которой волнами шлонетерпение. Старичокоченьаккуратнопристроил
блокнотикарандашнаколенях, наминутузастылвсестотойже
неослабевающей улыбкой, поднявкарандашиявнособираясьсмыслями.
Карандашсталоченьнеувереннодвигаться. Вконцеконцовпоявилась
аккуратная точка. Затем блокнот и карандаш были возвращенымнелично, в
собственные руки, сопровождаемые исключительно сердечным и теплымкивком.
Еще не совсем просохшиебуквыизображалидваслова: "Будусчастлив".
Невестина подружка, прочтя это через мое плечо, издалазвук, похожийна
фырканье, ноясразупосмотрелвглазавеликомуписателю, пытаясь
изобразить на своем лице, насколько все мы, егоспутники, понимаемчто
такое истинная поэма и как мы бесконечно ему благодарны.
Поодиночке, друг за другом, мы высадились из машины-спокинутого
корабля, посреди Мэдисон-авеню, в море раскаленного, размякшегоасфальта.
Лейтенант на минуту задержался, чтобысообщитьводителюбунтекоманды.
Отлично помню, что оркестр всеещепродолжалмаршироватьигрохотне
стихал ни на миг.
Невестина подружка имиссисСилсбернвозглавлялишествиеккафе
Шрафта. Они маршировали рядом, почти как передовые разведчики по восточной
стороне Мэдисон-авеню, в южном направлении. Окончив свой докладводителю,
лейтенант догнал их. Вернее, почтидогнал. Оннемножкоотстал, чтобы
незаметно вынуть бумажник и проверить, сколько у него с собой денег.
Мы с дядюшкой невестиного отца замыкали шествие. То ли онинтуитивно
чувствовал, что я ему друг толипростопотомучтоябылвладельцем
блокнота и карандаша, но он как-то подтянулся, а не подошел ко мне, имы
зашагаливместе. Донышкоегопревосходногошелковогоцилиндраедва
достигало мне до плеча. Я пошел сравнительно медленно, приноравливаяськ
его коротким шажкам. Через квартал-другой мы значительно отстали отвсех.
Но, кажется, нас это не особенно беспокоило. Помню, как мы иногда смотрели
друг на друга с идиотским выражением радости и благодарности за компанию.
Когда мы с моим спутником дошли наконецдовращающейсядверикафе
Шрафта на Семьдесят девятой улице, лейтенант, его жена имиссисСилсберн
уже стояли там. Они ждали нас, какмнепоказалось, тесносплоченными
довольновоинственнонастроеннымотрядом. Когданашанепоросту
подобранная пара подошла они оборвали разговор. Не такдавно, вмашине,
когда гремел военный оркестр, какое-тообщеенеудобство, ябысказал,
общая беда, создало в нашей маленькой компании видимость дружескойсвязи,
как бывает вгруппетуристовКука, попавшихподстрашныйливеньна
развалинах Помпеи.
Но когда мы смаленькимстаричкомподошликдверям
кафе, мы с беспощадной ясностью поняли, что ливень кончился.
Мы обменялисьвзглядами, словноузнавдругдруга, ноникакне
обрадовавшись.
- Закрыто на ремонт, - сухо объявиланевестинаподружка, глядяна
меня. Неофициально, но вполне отчетливо она снова дала мне понять, чтоя
тут чужой, лишний, и в этуминутубезвсякойособойпричиныявдруг
испытал такое одиночество, такуюоторванностьотвсех, какойещене
чувствовал за весь день. И тут же - об этом стоитсказать-наменяс
новой силой напал кашель. Я вынул носовойплатокизкармана. Невестина
подружка повернулась к своему мужу и миссис Силсберн.
- Где-то тут кафе "Лонгшан", - сказала она, - но где, не знаю.
- Я тоже не знаю, - сказала миссисСилсберн. Казалось, онасейчас
заплачет. Пот просочился даже сквозьтолстыйслойгриманалбуина
верхней губе. Левой рукой она прижимала к себе черную лакированнуюсумку.
Она держала ее, как любимую куклу, и сама походиланаоченьнесчастную,
неумело накрашенную, напудренную девочку, убежавшую из дому.
- Сейчас низакакиеденьгинедостатьтакси, -унылосказал
лейтенант. Он тоже здорово полинял. Его залихватская фуражка героя-летчика
казаласьжестокойнасмешкойнадбедной, потной, отнюдьнелихой
физиономией, и я при понимаю, что у меня возникло побуждение сдернутьэту
фуражку у него с головы или хотя бы поправитьее, придатьейнетакой
нахальный излом, - побуждение, вполне родственное тому, какоеиспытываешь
на детском празднике, где обязательно попадается ужасно некрасивый малыш в
бумажном колпаке, из-под которого вылезает то одно, а то и оба уха.
- О боже, что за день! - во всеуслышание объявила невестина подружка,
Веночек из искусственных незабудок уже совсемсбилсянабок, ионався
взмокла, но мне показалось, что по-настоящему пострадала только самая, так
сказать, незначительная принадлежность ее особы - букет изгардений. Она
все еще рассеянно держала его в руке. Но он явно не выдержал испытания. -
Что же нам делать? - спросила она с несвойственным ей отчаянием. - Не идти
же туда пешком. Они живут чуть ли не около Ривердейла. Может, кто-нибудь
посоветует?
Она посмотрела сперва на миссис Силсберн, потом на мужаи, наконец,
как видно с отчаяния, на меня.
- У меня тут неподалеку квартира, - сказал я вдруг, очень волнуясь. -
Всего в каком-нибудь квартале отсюда, не больше.
Помнится, что я сообщил эти сведения чересчур громким голосом. Может
быть, я даже кричал, кто его знает.
- Это квартира моя и брата. Пока мы в армии, там живетнашасестра,
но сейчас ее нет дома. Она служитвженскомморскомотрядеикуда-то
уехала. - Я посмотрел на невестину подружку, вернее, мимонее. -Можете
оттуда позвонить, если хотите, -сказаля, -итамхорошаясистема
вентиляции. Можно остыть, передохнуть.
Несколько оправившись от потрясения.