Миссис
Феддер просила Мюриельделикатноосведомиться, нетливнашейсемье
психическибольных. Думаю, чтоМюриельбыланастольконаивна, что
рассказала ей, откуда у меня шрамы на руках. Бедная мая, славнаякрошка.
Однако из слов Мюриель я понял, что не это беспокоитеемать, асовсем
другое. Особенно три вещи. Одну я упоминать не стану - это даже рассказать
невозможно. Другая -этото, чтовомне, безусловно, естькакая-то
"ненормальность", раз я еще не соблазнил Мюриель. И наконец, третье: уже
несколько дней миссис Феддер преследуют мои словачтояхотелбыбыть
дохлой кошкой. На прошлой неделеонаспросиламенязаобедом, чтоя
собирают делать после военной службы. Собираюсь ли я преподавать в томже
колледже? Вернусь ли я к преподавательской работе вообще? Недумаюлия
вернуться на радио хотя бы в роли комментатора? Я ответил, что сейчасмне
кажется, будто войне никогда не будет конца и что я знаю только одно: если
наступит мир, я хочу быть дохлой кошкой. Миссис Феддер решила, чтоэтоя
сострил. Тонкосострил. ПословамМюриель, онаменясчитаеттонкой
штучкой. Она приняла мои серьезнейшие словазаоднуихтехшуток, на
которые надо ответить легким музыкальным смехом. А меня этот смехнемного
сбил с толку, и я забыл ей объяснить, что я хотел сказатьТолькосегодня
вечеромяобъяснилМюриель, чтовбуддийскойлегендесектыДзен
рассказывается, как одного учителя спросили, что самое ценное на свете, и
тот ответил - дохлая кошка, потому что ей цены нет. М. успокоилась, ноя
видел, чтоейнетерпитсяпобежатьдомойиуверитьматьвполной
безопасности моих слов. Она подвезла меня на таксиквокзалу. Онабыла
такая милая, настроение у нее стало много лучше. Она пыталась научить меня
улыбаться и растягивала мне губы пальцами. Какой у неечудесныйсмех! О
господи, до чего я счастлив с ней! Только бы она была так же счастливасо
мной. Я все время стараюсь ее позабавить, кажется, ей нравится мое лицо, и
руки, и затылок, и она с гордостью рассказывает подружкам, что обрученас
Билли Блэком, с тем самым, который столько лет выступал в программе "Умный
ребенок". По-моему, ее комневлечетиматеринское, ичистоженское
чувство. Но в общем датьейсчастьея, наверное, несмогу. Господи,
господи, помоги мне! Единственное, довольно грустное утешение дляменяв
том, что моя любимая безоговорочно инавекивлюбленавсамыйинститут
брака. В ней живет примитивный инстинкт вечной игры в свое гнездышко. То,
чего она ждет от брака, и нелепо, и трогательно. Она хотела быподойтик
клеркувкаком-нибудьроскошномотеле, всязагорелая, красивая, и
спросить, взял ли ее Супругпочту. Ейхочетсяпокупатьзанавески. Ей
хочется покупатьсебеплатья"длядамывинтересномположении". Ей
хочется, сознает она это или нет, уйти из родительского дома, несмотряна
привязанность к матери. Ей хочется иметь многодетей-красивыхдетей,
похожих на нее, а не на меня. И еще я чувствую, что ей хочется каждыйкод
открывать свою коробку с елочными украшениями, а не материнскую".
И еще я чувствую, что ей хочется каждыйкод
открывать свою коробку с елочными украшениями, а не материнскую".
"Сегодня получил удивительно смешное письмо от Бадди, онтолькочто
отбыл наряд по камбузу. Пишу о Мюриель и всегда думаю о нем. Онпрезирал
бы ее за то, что, из-за чего ей хочется выйти замуж, я про это ужеписал.
Но разве за это можно презирать? В каком-то отношении, вероятно, да, но
мне все это кажется таким человечным, таким прекрасным что дажесейчася
не могу писать без глубокого, глубокоговолнения, Баддиотнессябыс
неодобрениемикматериМюриель. Онаужаснораздражаетсвоей
безапелляционностью, а Бадди таких женщин не выносит. Не знаю, понял ли бы
он, какаяонанасамомделе. Оначеловек, навекилишенныйвсякого
понимания, всякого вкуса к главному потоку поэзии, который пронизывает все
в мире. Неизвестно, зачем такие живут на свете. А онаживет, забегаетв
гастрономический магазин, ходитксвоемупсихоаналитику, каждыйвечер
проглатывает роман, затягивается в корсет, заботится о здоровье Мюриель, о
ее благополучии. Я люблю Мюриель. Я считаю ее бесконечно мужественной.
"Вся рота сегодня без отпуска. Целый час стоял в очередиктелефону
канцелярии, чтобы позвонить Мюриель. Она как будто обрадовалась, что яне
приеду сегодня вечером. Меня этозабавляетивосхищает. Всякаядругая
девушка, если бы даже она на самом деле хотела провести вечербезсвоего
жениха, непременно выразила бы по телефону хотя бы сожаление. Акогдая
сказал Мюриель, что не могут приехать, она только протянула: "А-а! " Какя
боготворю эту ее простоту, ее невероятную честность! Как я надеюсь на нее!
"3. 30 утра. Сижу в дежурке. Не мог заснуть. Накинул шинель напижаму
и пришел сюда. Дежурит Эл Аспези. Он спит на полу. Могут сидеть тут, если
буду вместо него подходить ктелефону. Нуивечерок! Кобедуявился
психоаналитик миссис Феддер, допрашивалменясперерывамидополовины
двенадцатого. Иногда очень хитро, оченьнеглупо. Разадваяемудаже
поддался. По-видимому, он старый поклонник, мой и Бадди. Кажется, он лично
и профессионально заинтересовался, почему меня в шестнадцать летснялис
программы. Он самслышалпередачуоЛинкольне, ноунегосоздалось
впечатление, будто я сказал вэфир, чтогеттисбургскаяречьЛинкольна
"вредна для детей". Это неправда. Я ему объяснил, что я сказал, чтодетям
вреднозаучиватьэтуречьнаизустьвшколе. Унегоещесоздалось
впечатление, будто я сказал, что это нечестная речь. Я емуобъяснил, что
под Геттисбургом было убито и ранено 51 112 человек и что если ужкому-то
пришлось выступать в годовщину этого события, такондолженбылвыйти,
погрозить кулаком всем собравшимся и уйти, конечно, если оратордоконца
честный человек. Он не возражал мне, нокакбудторешил, чтоуменя
какой-то комплекс стремленияксовершенству. Онмногоивполнеумно
говорил о ценностипростой, непритязательнойжизни, отом, какнадо
приниматьисвои, ичужиеслабости.