- Штейнбреннер, - спросил Иммерман, - а насчет России какие новости?
- Зачем они вам?
- Затем, что ведьмы-тоздесь.Кое-когоэтоинтересует.Например,
нашего друга Гребера. Отпускника.
Штейнбреннер колебался.ОннедоверялИммерману.Однакопартийное
рвение превозмогло.
- Сокращение линии фронта почтизакончено,-заявилон.-Русские
обескровленыгигантскимипотерями.Новыеукрепленныепозициидля
контрнаступления уже готовы. Подтягивание наших резервовзавершено.Наше
контрнаступление с применением нового оружия будет неудержимо.
Он поднял было руку, но тут же опустилее.ТрудносказатьоРоссии
что-нибудьвдохновляющее,каждыйслишкомхорошовидел,чтоздесь
происходит. Штейнбреннер стал вдруг похож наусердногоученика,который
изо всех сил старается не засыпаться на экзамене.
- Это,конечно,далеконевсе.Самыеважныеновостихранятсяв
строжайшем секрете. О них нельзя говорить даже в "Час нации". Но абсолютно
верно одно: мы уничтожим противника еще в этом году. - Онповернулсябез
своейобычнойлихости,чтобынаправитьсявдругоеубежище.Мюкке
последовал за ним.
- Ишь, задницу лижет, - заметил один из проснувшихся, повалился обратно
и захрапел.
Игроки в скат возобновили игру.
- Уничтожим, - сказал Шнейдер. - Мы уничтожаем их дважды на дню.-Он
взглянул в свои карты: - У меня двадцать.
- Все русские - от рождения обманщики, - сказал Иммерман. -Вфинскую
войну они притворились намного слабее, чем были насамомделе.Этобыл
подлый большевистский трюк.
Зауэр поднял голову.
- Да помолчишь ты, наконец? Ты, видать, все на свете знаешь, да?
- А то нет! Всего несколько лет назад русские были нашими союзниками. А
насчет Финляндии - это сказал сам рейхсмаршал Геринг. Его подлинные слова.
Ты что, не согласен?
- Да-будет вам, ребята, спорить, - произнес кто-то, лежавший у стены. -
Что это на вас нашло сегодня.
Стало тихо. Лишь игроки по-прежнему хлопали картами по доске, да капала
вода в ведро. Гребер сидел не двигаясь. Он-то знал,чтонанихсегодня
нашло. Так бывало всегда после расстрелов и похорон.
К вечеру в деревню стали прибывать большие группы раненых. Часть из них
сразу же отправляли дальше в тыл. Обмотанные окровавленнымибинтами,они
появлялись на равнине из серо-белой далиидвигалисьвпротивоположную
сторону ктускломугоризонту.Казалось,ониникогданедобредутдо
госпиталя иутонутгде-нибудьвэтомсеро-беломмесиве.Большинство
молчало. Все были голодны.
Для тех, кто не мог идти дальше и для кого уженехваталосанитарных
машин, в церкви устроили временныйгоспиталь.Пробитуюснарядамикрышу
залатали. Пришел до смертиуставшийврачсдвумясанитарамииначал
оперировать.Дверьоставилиоткрытой,поканестемнеет,исанитары
беспрестанно втаскивали и вытаскивали носилки.
Дверьоставилиоткрытой,поканестемнеет,исанитары
беспрестанно втаскивали и вытаскивали носилки. В золотистом сумраке церкви
яркий свет над операционным столом былподобенсветломушатру.Вуглу
по-прежнему валялисьобломкидвухизваянии.Марияпростираларукис
отломаннымикистями.УХристанебылоног;казалось,распяли
ампутированного. Изредка кричали раненые. У врача еще былиобезболивающие
средства.Вкотлахиникелированнойпосудекипелавода.Медленно
наполнялась ампутированными конечностями цинковаяванна,принесеннаяиз
дома, где жил ротный командир. Откуда-то появился пес. Он терся у двери и,
сколько его не прогоняли, возвращался назад.
- Откуда он взялся? - спросил Гребер, стоявшийвместесФрезенбургом
около дома, где раньше, жил священник.
Фрезенбург пристально посмотрелнаупрямогопса,которыйдрожали
вытягивал шею.
- Наверно, из лесу.
- Что ему делать в лесу? Там ему кормиться нечем.
- Нет, почему же. Корма теперь ему хватит, инетольковлесу.Где
хочешь.
Ониподошлиближе.Песнасторожился,готовыйудрать.Гребери
Фрезенбург остановились.
Собака была большая и тощая, серовато-рыжая, с длинной узкой мордой.
- Это не дворняжка, - сказал Фрезенбург. - Породистый пес.
Он тихо прищелкнул языком. Пес насторожился. Фрезенбург прищелкнулеще
раз и заговорил с ним.
- Ты думаешь, он ждет, пока ему кинутчто-нибудь?-спросилГребер.
Фрезенбург покачал головой.
- Корма ему везде хватит. Он пришел не за этим. Здесь свет, и вроде как
дом. По-моему, он ищет общества людей.
Вынесли носилки. На них лежал человек, умерший во времяоперации.Пес
отскочил на несколько шагов. Онпрыгнуллегко,словнонапружине.Но
остановился и взглянулнаФрезенбурга.Тотсновазаговорилсними
неторопливо шагнул к нему. Пес опять прыгнул в сторону, потомостановился
и едва заметно завилял хвостом.
- Боится, - сказал Гребер.
- Да, конечно. Но это хороший пес.
- И притом людоед.
Фрезенбург обернулся.
- Все мы людоеды.
- Почему?
- Потому что так оно и есть. Мы, как и он, воображаем, что мыхорошие.
И нам, как ему, хочется немножко тепла, и света, и дружбы.
Фрезенбург улыбнулся одной стороной лица. Другая была почтинеподвижна
из-за широкого шрама. Она казалась мертвой, и Греберу всегдабылонепо
себе, когда он видел эту улыбку, словно умиравшую у барьераэтогошрама.
Казалось, это не случайно.
- Просто мы люди как люди. Сейчас война, этим все сказано.
Фрезенбург покачал головой и стал сбивать тростью снег с обмоток.
- Нет, Эрнст. Мыутеряливсемерила.Десятьлетнасизолировали,
воспитываливнасотвратительное,вопиющее,бесчеловечноеинелепое
высокомерие. Нас объявили нациейгоспод,которойвсеостальныедолжны
служить, как рабы.