Онибыли-ктов
свитерах, кто в заношенных белыхрубашках,впромасленныхкомбинезонах
механиков или в солдатских брюках и штатских пиджаках.Всебылипокрыты
грязью, лица залиты потом. Один из них, держа в рукахмолоток,опустился
на колени среди развалин и начал стучать по трубе, торчавшей из мусора.
- Тише! - повторил начальник.
Водворилась тишина. Человек смолоткомприникухомктрубе.Стало
слышно дыхание людей и шорох осыпавшейся штукатурки. Издали доносился звон
санитарных и пожарных машин. Человек продолжал стучать молотком потрубе.
Затем он поднялся: - Они еще отвечают. Стучат чаще. Вероятно, воздухауже
не хватает.
Он несколько раз быстро простучал в ответ.
-Живее!-крикнулначальник.-Вонтуданаправо!Постарайтесь
протолкнуть трубу, чтобы дать им приток воздуха.
Гребер все еще стоял рядом с ним.
- Откапываете бомбоубежище?
- Ну да, а что же еще? Как вы думаете, может здесь человек еще стучать,
если он не в бомбоубежище?
У Гребера сжало горло. - Там люди из этого дома? Комендант МПВО сказал,
что здесь больше никто не жил.
- Ваш комендант, верно, спятил. Под развалинами люди, онистучат,для
нас этого достаточно.
Гребер снял свой ранец. - Я сильный, я тоже буду копать. - Он посмотрел
на начальника. - Я не могу иначе. Может быть, мои родители...
- Пожалуйста! Вильман, вот еще подкрепление. У вас есть лишний топор?
Прежде всего показались раздавленные ноги. Упавшая балка сломалаихи
придавила. Но человек еще был жив и в сознании. Гребер жадно впился в него
глазами. Нет, он его не знает. Балку распилили и подалиносилки.Человек
не кричал. Он только закатил глаза, и они вдруг побелели.
Команда расширила вход и обнаружила еще два трупа. Оба былисовершенно
расплющены. На плоских лицах не выступала ни одна черта, носисчез,зубы
казалисьдвумярядамиплоских,довольноредкихикривых,миндалин,
запеченных в булке.Греберсклонилсянадмертвыми.Онувиделтемные
волосы. Его родители были белокуры. Трупы вытащили наружу. Онилежалина
мостовой, какие-то странно плоские и необычные.
Ночь посветлела. Взошел месяц.Тоннебасталмягким,прохладными
свежим, каким-то голубовато-белесым.
- Давно был налет? - спросил Гребер, когда его сменили.
- Вчера вечером.
Гребер взглянул насвоируки.Вэтомпочтипризрачномсветеони
казались черными. И кровь, стекавшая с них, была черной. Он незнал,его
это кровь или чужая. Он даже не помнил,чтоногтямиразгребалмусори
осколки стекол. Команда продолжалаработать.Глазалюдейслезилисьот
едких испарений, обычных после бомбежки. То иделоприходилосьвытирать
слезы рукавом, но они тут же выступали опять.
- Эй, солдат! - окликнули его из-за спины.
Гребер повернул голову.
- Это ваш ранец? - спросилчеловек,смутномаячившийсквозьвлагу,
застилавшую Греберу глаза.
- Где?
- Да вон.
- Эй, солдат! - окликнули его из-за спины.
Гребер повернул голову.
- Это ваш ранец? - спросилчеловек,смутномаячившийсквозьвлагу,
застилавшую Греберу глаза.
- Где?
- Да вон. Кто-то удирает с ним.
Гребер равнодушно отвернулся.
- Он стащил ваш ранец, - пояснил человекиуказалрукой.-Выеще
можете поймать его. Скорей! Я тут сменю вас.
Гребер ничего не соображал. Он просто подчинился приказу этого голоса и
этой руки. Он побежал по улице, увидел, как кто-то перелезаетчерезкучу
обломков, тут же нагнал вора и схватился за ранец. Оказалось - старик,он
попытался вырвать ранец из рук Гребера, но тот наступилнаремни.Тогда
старик выпустил ранец, повернулся, поднял руки и пронзительно завизжал.В
лунном свете его раскрытый рот казался большим и черным, глаза блестели.
Подошел патруль. Два эсэсовца. - Что случилось?
- Ничего, - ответил Гребер и надел ранец.
Визжавший старик смолк. Он дышал шумно и хрипло.
- Что вытутделаете?-спросилодинизэсэсовцев,ужепожилой
обершарфюрер. - Документы!
- Я помогал откапывать. Вон там. На этой улице жили мои родители.Ия
должен...
- Предъявите солдатскую книжку! - приказалобершарфюрерболеерезким
тоном.
Гребер растерянно смотрел на патруль.Былоявнобесполезнозаводить
спор о том, имеют ли эсэсовцы право проверять документысолдат.Ихбыло
двое и оба вооружены. Он начал шарить по карманам,ищаотпускнойбилет.
Обершарфюрер вынул карманный фонарик и стал читать. Свет, озаривший на миг
этот клочок бумаги, был так ярок, что, казалось, бумага светитсяизнутри.
Гребер чувствовал, как дрожит каждая его мышца. Наконец фонарикпотух,и
обершарфюрер вернул ему билет.
- Вы живете на Хакенштрассе, восемнадцать?
- Ну да, - ответил Гребер, бесясь от нетерпения.-Там.Мыкакраз
откапываем. Я ищу свою семью.
- Где?
- Вон... Где роют. Разве вы не видите?
- Но это же не восемнадцатый номер, - сказал обершарфюрер.
- Что?
- Это не восемнадцать, а двадцать два. Восемнадцатыйвотэтот.-Он
указал на груду развалин, из которых торчали стальные балки.
- Вы знаете наверное? - запинаясь, пробормотал Гребер.
- Разумеется. Теперь тут ничегонеразберешь.Новосемнадцатыйвот
этот, я знаю точно.
Гребер посмотрел на развалины. Они уже не дымились.
- Эту частьулицыразбомбилиневчера,-сказалобершарфюрер.-
По-моему, на прошлой неделе.
- А вы не знаете... - Гребер запнулся, но продолжал: -Вынезнаете,
кого-нибудь удалось спасти?
- Не могу вам сказать. Но всегда кого-нибудь даспасают.Можетбыть,
ваших родителей и не было вдоме.Большинствонаселенияпривоздушной
тревоге уходит в более надежные бомбоубежища.
- А где я могу справиться? И как узнать, что с ними. теперь?
- Сейчас, ночью, - нигде. Ратушаразрушена,итамвсевверхдном.