Потом
приблизилась, потерлась о его ноги, выгнула спину изамурлыкала.Наконец
подобралась к нему совсем близко и улеглась. Но он этого не заметил.
8
Утробылосияющее.Гребердовольнодолгонемогопомнитьсяи
сообразить, где он, так сильно сказывалась привычка спать средиразвалин.
Но затем все события вчерашнего дня разом нахлынули на него.
Он прислонился к лестнице, стараясьпривестивпорядоксвоимысли.
Кошка сидела неподалекуотнего,подполузасыпаннойванной,имирно
умывалась. Ей не было никакого дела до разрушений.
Гребер посмотрел на свои часы. Идти в районное управление ещерано.С
трудом поднялся он на ноги. Суставы онемели, руки были в крови и грязи. На
дне ванны нашлось немного прозрачной воды-вероятно,онаосталасьот
тушения пожаров или от дождя. В воде он увидел свое лицо.Онопоказалось
ему чужим. Гребер вынул из ранца мылоиначалумываться.Водатутже
почернела, а на руках выступилакровь.Онподставилихсолнцу,чтобы
высушить. Потом окинул себя взглядом: штаны порваны, мундирвгрязи.Он
намочил носовой платок и стал оттирать ее. Это все, что он мог сделать.
В ранце у Гребера был хлеб, в его походной фляге остался кофе. Он выпил
кофе с хлебом. Вдруг он почувствовал, что ужасноголоден.Горлосаднило
так, словно он всю ночь кричал. Подошла кошка. Отломив кусок хлеба, он дал
ей. Кошка осторожно взялахлеб,отнеславсторонкуиприсела,чтобы
съесть. При этом она наблюдала за Гребером. Шерсть у нее была черная, одна
лапка белая.
Среди развалин поблескивали на солнце осколки стекол. Гребер взялсвой
ранец и по обломкам спустился на улицу.
Там он остановился, посмотрелвокругинеузналочертанийродного
города. Всюду зияли провалы, точно это былачелюстьсвыбитымизубами.
Зеленый соборный купол исчез. Церковь святой Катарины лежала в развалинах.
Ряды крыш точно были изъедены коростойиизгрызены;казалось,какие-то
гигантские доисторические насекомые разворошилиогромныймуравейник.На
Хакенштрассе уцелело всего несколько домов. Город уже ничемненапоминал
той родины, к которой так рвался Гребер; скорее это было какое-то местов
России.
Дверь дома, от которого уцелел одинфасад,открылась.Изнеевышел
вчерашний участковый комендант. И потому, что он, как ни в чем небывало,
вышел из дома, которого насамомделеуженет,человекэтотказался
призраком. Он кивнул. Гребер медлил. Онвспомнилсловаобершарфюрерао
том, что этот человек не в себе, но все же подошел к нему поближе.
Тот оскалил зубы.
- Что вы тут делаете? - резкоспросилон.-Грабите?Развевыне
знаете, что запрещено...
- Послушайте! - остановил его Гребер. - Бросьтевынестиэтотбред!
Лучше скажите, не известно ли вам что-нибудь омоихродителях?Паульи
Мария Гребер. Они жили вон там.
Комендант приблизил к нему свое исхудавшее небритое.
Они жили вон там.
Комендант приблизил к нему свое исхудавшее небритое. лицо. - А-а... это
вы! Фронтовик! Только не кричите так, солдат! Думаете,выодинпотеряли
близких? А это вот что? - И он показал на дом, откуда вышел.
- Не понимаю!
-Давон!Надвери!Ослепливы,чтоли?Или,по-вашему,это
юмористический листок?
Гребер не ответил. Он увидел, что дверь медленно ходит взад и вперед на
ветру и что вся наружная ее сторона облеплена записками; он быстро подошел
к двери.
На записках значились адреса и содержались просьбы сообщить о пропавших
без вести. Некоторое были нацарапаны карандашом, чернилами или углем прямо
на филенках двери, нобольшинство-наклочкахбумаги,прикрепленных
кнопками или клейкой бумагой: "Генрих и Георг, приходите кдядеГерману.
Ирма погибла. Мама". Записка была написана набольшомлинованномлисте,
вырванном из школьной тетради; лист держался на четырех кнопках. Подним,
на крышкекоробкиотобуви,стояло:"Радибога,сообщитеосудьбе
Брунгильды Шмидт, Трингерштр., 4". Арядом,наоткрытке:"Отто,мыв
Хасте, в школе". И совсем внизу, под адресами,выведеннымикарандашоми
чернилами, набумажнойсалфеткесзубчиками-всегонесколькослов
разноцветной пастелью: "Мария, где ты?", без подписи.
Гребер выпрямился.
- Ну? - спросил комендант. - Ваши тут есть?
- Нет. Они не знали, что я приеду.
Сумасшедший скривил лицо - казалось, он беззвучно смеется.
- Эй, солдат, никто ничего ни о ком не знает, никто. А обманщики всегда
выходят сухими из воды. С негодяями ничего не случается. Неужели выэтого
до сих пор не знаете?
- Знаю.
- Тогда внесите и вы свое имя! Внесите его в этот списокскорбящих!И
ждите! Ждите, как и все мы! Ждите, пока не почернеете. -Лицокоменданта
вдруг изменилось. По нему прошла судорога нестерпимой боли.
Гребер отвернулся. Нагнувшись, он стал искать среди мусорачто-нибудь,
на чем можно было бы написать записку. Ему попалась цветная репродукция-
портрет Гитлера в поломанной рамке. Оборотная сторона была совсем чистой и
белой. Он оторвал верхнюю часть портрета, вытащил изкарманакарандаши
задумался. И вдруг растерялся - что же писать? И, наконец, вывел огромными
буквами: "Просьба сообщитьчто-нибудьоПаулеиМарииГребер.Эрнст
приехал в отпуск".
-Государственнаяизмена,-тихонькопробормоталзаегоспиной
комендант.
- Что? - Гребер резко обернулся.
- Государственная измена. Вы разорвали портрет фюрера.
- Он уже был разорван, и валялся в грязи, - сердито ответил Гребер. - А
теперь с меня хватит ваших глупостей!
Не найдя ничего, чем прикрепить записку, Гребер в конце концоввытащил
две кнопкиизчетырех,которымибылоприколотообращениематери,и
приколол свое. Он сделал это с неохотой: точно украл венок с чужой могилы.
Но другого выхода не было, а обращение матери держалось на двух кнопках не
хуже, чем на четырех.