- По-моему, это Рейке, - сказал Гребер.
- Что?
- Лейтенант Рейке из нашей роты. Это его погоны. На правом указательном
пальце не хватает одного сустава.
- Вздор. Рейке был ранен, и его эвакуировали в тыл, Нам потом говорили.
- А все-таки это Рейке.
- Освободите голову.
Гребер и Гиршман продолжали копать.
- Осторожно! - крикнул Мюкке. - Голову заденете.
Из сугроба, наконец,показалосьлицо.Онобыломокрое,вглазных
впадинах еще лежал снег, и это производило странное впечатление, как будто
скульптор, лепивший маску, недоделал ее иоставилслепой.Междусиними
губами блеснул золотой зуб.
- Яне узнаю его, - сказал Мюкке.
- А должен быть он. Других потерь среди офицеров у нас не было.
- Вытрите ему глаза:
Мгновение Гребер колебался. Потом заботливо стер снег перчаткой.
- Конечно, Рейке, - сказал он.
Мюккезаволновался.Теперьонсампринялкомандование.Раздело
касается офицера, решил он, распоряжаться должен старший чин.
- Поднять! Гиршман и Зауэр - берите за ноги. Штейнбреннер иБернинг-
за руки. Гребер, осторожнее с головой. Ну,дружно,вместе-раз,два,
взяли!
Тело слегка сдвинулось.
- Еще взяли! Раз, два, взяли!
Труп сдвинулся еще немного. Из снежной ямы, когда тудахлынулвоздух,
донесся глухой вздох.
- Господин фельдфебель, нога отваливается, - крикнул Гиршман.
Это был только сапог. Он еще держался. От талойводыногивсапогах
сгнили и мясо расползалось.
- Отпускай! Клади! - заорал Мюкке.
Но было уже поздно. Тело выскользнуло из рук солдат, и сапог осталсяу
Гиршмана в руках.
- Нога-то там? - спросил Иммерман.
- Поставьте сапог в сторонку и разгребайте дальше, -прикрикнулМюкке
на Гиршмана. - Кто мог знать, что тело уже разваливается. А вы,Иммерман,
помолчите. Надо уважать смерть!
Иммерман удивленно взглянул на Мюкке,нопромолчал.Черезнесколько
минут весь снег отгребли от тела. В мокром мундире обнаружилибумажникс
документами. Буквы расплылись, но кое-что еще можно было прочесть.Гребер
не ошибся; это был лейтенант Рейке, который осенью командовал взводом в их
роте.
- Надо немедленно доложить, - заявилМюкке.-Оставайтесьздесь!Я
сейчас вернусь.
Он направился к дому, где помещался командир роты. Это был единственный
более или менее уцелевший дом.Дореволюциион,вероятно,принадлежал
священнику. Раз сидел в большой комнате. Мюкке с ненавистьюпосмотрелна
широкуюрусскуюпечь,вкоторойпылалогонь.Належанкеспала,
растянувшись, овчарка. Мюкке доложилопроисшествии,иРаэотправился
вместе с ним. Подойдя к мертвому телу,Раэнесколькоминутсмотрелна
него.
- Закройте ему глаза, - сказал он наконец.
- Невозможно, господин лейтенант, -ответилГребер.-Векислишком
размякли, как бы не оторвать.
Раэ взглянул на разрушенную церковь.
Раэ взглянул на разрушенную церковь.
- Перенесите его пока туда. Гроб найдется?
- Гробы пришлось оставить, - доложил Мюкке. - У нас было несколькопро
запас. Теперь они попали к русским. Надеюсь, они им пригодятся.
Штейнбреннер захохотал. Раэ не смеялся.
- А можно сколотить гроб?
- Скоро его не сделаешь, господин лейтенант, - отозвалсяГребер.-А
тело уже совсем раскисло. Да и вряд лимынайдемвдеревнеподходящий
материал.
Раэ кивнул.
- Заверните его в плащ-палатку. Так в ней и похороним. Выкопайте могилу
и сбейте крест.
Гребер, Зауэр, Иммерман и Бернинг перенеслиобвисающеетелоксамой
церкви. Гиршман нерешительно следовалзаними,несясапог,вкотором
застряли куски ноги.
- Фельдфебель Мюкке! - окликнул Раэ.
- Господин лейтенант!
- Сегодня сюда будут доставлены четверо русских партизан. Завтра жена
рассвете их надо расстрелять. Поручено нашей роте. Найдите в вашемвзводе
охотников. В противном случае назначьте людей сами.
- Слушаюсь, господин лейтенант!
-Одномубогуизвестно,почемуименномы.Ну,даприэтакой
неразберихе...
- Я вызываюсь добровольно, - заявил Штейнбреннер.
- Хорошо.
Лицо Раэ ничего не выразило. Он, как на ходулях, зашагал по расчищенной
дорожке к дому. "Пошел к своей печке, - подумал Мюкке. -Тряпка!Большое
дело - расстрелять несколько партизан!Какбудтоонинерасстреливают
наших сотнями!"
- Если русских приведут вовремя, пусть выкопают могилу и дляРейке,-
сказал Штейнбреннер. - Нам не надо будет трудиться. Заодно! Как по-вашему,
господин фельдфебель?
- Не возражаю!
На сердце у Мюкке кошки скребли. "Эх, ты, чернильнаятвоядушонка!-
думал он. - Тощий, как жердь, долговязый, в роговых очках. Лейтенант еще с
первой мировой войны. И ни одного повышения! Храбрый? Ну, а ктонынчене
храбр? Нет в нем фюрерской закваски!"
- Какого вы мнения о Раэ? - спросил он Штейнбреннера.
Тот взглянул на него с недоумением.
- Ведь он наш ротный, верно?
- Ясно. Ну, а вообще?
- Вообще? Что вообще?
- Ничего, - недовольно буркнул Мюкке.
- Так достаточно глубоко? - спросил старший из русских.
Это был старик лет семидесяти с грязно-белой бородой и яснымиголубыми
глазами; он говорил на ломаном немецком языке.
- Заткни глотку и жди пока спросят, - крикнул Штейнбреннер.
Он заметно повеселел. Среди партизан оказаласьженщина,иглазаего
неотступно следили за ней. Она была молодая и здоровая.
- Надо глубже, - сказал Гребер. Вместе с ШтейнбреннеромиЗауэромон
наблюдал за работой пленных.
- Для нас? - спросил русский.
Штейнбреннер одним прыжком подскочил к нему и наотмашь ударил по лицу.
- Я же сказал, дед, чтобы ты помалкивал. Тут тебе не ярмарка, понял?
Штейнбреннер улыбнулся. На лице его небылозлобы,тольковыражение
удовольствия, как у ребенка, когда он отрывает мухе ножки.