- Боже мой, Элизабет, я тебя в первую минуту не узнал.
- С техпор,какмывиделись,прошлолетсемь-восемь.Тыочень
изменился.
- И ты тоже.
Они стояли друг против друга.
- Что, собственно, тут происходит? -продолжалон.-Тебяохраняют
прямо как генерала.
Элизабет Крузе ответила коротким горьким смехом.
- Нет, не как генерала. Как заключенную.
- Что? Почему же? Разве твой отец...
Она сделала быстрое движение.
- Подожди! - шепнула она и прошла мимо него к столу, накоторомстоял
патефон. Она завела его. Загремел Гогенфриденбергский марш. -Нувот!А
теперь можешь продолжать.
Гребер посмотрел на девушку, ничегонепонимая.Бэтхер,видно,был
прав: почти каждый из живущих в этом городе - сумасшедший.
- Зачем это? - спросил он. - Останови ты его! Я по горлосытмаршами.
Лучше скажи, что тут происходит. Почему ты вроде заключенной?
Элизабет вернулась.
- Эта женщина подслушивает у двери. Она доносчица. Поэтому яизавела
патефон. - Она стояла перед ним, и он услышал ее взволнованное дыхание.
- Что с моим отцом? У тебя есть какие-нибудь сведения о нем?
- У меня? Никаких. Я только хотел спросить его кое о чем. А чтосним
случилось?
- Так ты ничего не слышал?
- Нет. Я хотел спросить - не знает ли он случайноадресмоейматери.
Мои родители пропали без вести.
- И все?
Гребер удивленно посмотрел на Элизабет.
- Для меня этого достаточно, - сказал он, помолчав.
Напряженное выражение на ее лице исчезло.
- Верно, - согласилась она устало. - Я думала, ты принес какую-то весть
о нем.
- Но что же все-таки с ним случилось?
- Он в концлагере. Вот уже четыре месяца. Нанегодонесли.Когдаты
сказал, что пришел насчет каких-то сведений, я решила-тебечто-нибудь
известно о моем отце.
- Я бы тебе тут же сказал.
Элизабет покачала головой. - Едва ли. Если бы ты получилэтисведения
нелегально, тебе пришлось бы соблюдать чрезвычайную осторожность.
"Осторожность, - подумал Гребер.-Целыйданьтолькоислышуэто
слово". Гогенфриденбергский марш продолжал назойливогреметьсжестяным
дребезжанием.
- Теперь можно его остановить? - спросил он.
- Да. И тебе лучше уйти. Ты ведь уже в курсе того, что здесь произошло.
- Я не доносчик, - с досадой отозвался Гребер. - Что это заженщинав
квартире? Это она донесла на твоего отца?
Элизабетприподняламембрану,нопластинкапродолжалабеззвучно
вертеться. В тишину ворвался жалобный вой сирены.
- Воздушная тревога! - прошептала она. - Опять.
В дверь постучали: - Гасите свет! Вся беда от этого! Нельзя жечьтакой
яркий свет!
Гребер открыл дверь. - От чего от этого? - Но женщина была уже в другом
конце прихожей. Она крикнула что-то еще и исчезла.
Элизабет сняла руку Гребера с дверной ручки и опять закрыла ее.
- Вот привязалась! Экая сатана в юбке.
- Вот привязалась! Экая сатана в юбке... Как эта баба очутиласьздесь?
- спросил он.
- Принудительное вселение. Намнавязалиее.Ещеспасибо,чтоодну
комнату мне оставили.
С улицы опять донесся шум, женский голос звал кого-то, плакалребенок.
Вой первого сигнала усилился. Элизабет сняла с вешалки плащ и надела его.
- Надо идти в бомбоубежище.
- Еще успеем. Почему ты не переедешь отсюда? Ведь этожепрямоад-
жить с такой шпионкой!
- Гасите свет! - снова крякнула женщина уже с улицы.
Элизабет повернулась и выключила свет. Потомскользнулачерезтемную
комнату к окну. - Почему непереезжаю?Потомучтонехочутрусливого
бегства.
Она открыла окно. Вой сирен ворвался в комнату инаполнилее.Фигура
девушки темнела на фоне бледного рассеянного света, вливавшегосявокно,
она накинула крючки на оконные створки: при открытыхокнахстеклалегче
выдерживают взрывную волну. Затем вернулась к Греберу. Казалось, завывание
сирен, как бурный поток, гонит ее перед собой.
- Я не хочу трусливого бегства, -крикнулаонасквозьзавывание.-
Неужели ты не понимаешь?
Гребер увидел ее глаза. Они опять стали темными, как тогда, в прихожей,
их взгляд был полон страстной силы. Неясное чувство подсказывалоГреберу,
что он должен от чего-то защититься, - от этих глаз, от этого лица, от воя
сирен и от хаоса, врывавшегося вместе с воем в открытое окно.
- Нет, - ответил он. -Непонимаю.Тытолькосебяпогубишь.Если
позиции нельзя удержать, их сдают. Когда я стал солдатом, я это понял.
Она с недоумением смотрела на него.
- Ну так ты и сдавай их! - гневно воскликнула она.-Сдавай!Аменя
оставь в покое.
Она хотела проскользнуть мимо него к двери. Гребер схватил ее заруку.
Элизабет вырвалась. Она оказалась сильнее, чем он предполагал.
- Подожди! - остановил он ее. - Я провожу тебя.
Вой гнал их вперед. Он стоял всюду - в комнате, в коридоре, в прихожей,
на лестнице - он ударялся, о стены и смешивалсяссобственнымэхом,он
словно настигал их со всех сторон, и уже не было от него спасения,онне
задерживался в ушах и на коже, а прорывался внутри и будоражилкровь,от
него дрожали нервы, вибрировали кости и гасла всякая мысль.
- Где эта проклятая сирена? - воскликнул Гребер, спускаясь по лестнице.
- Она может с ума свести!
Дверь на улицу захлопнулась, вой стал глуше.
- На соседней улице,-ответилаЭлизабет.-Пойдемвубежищена
Карлсплац. Наше никуда не годится.
По лестнице бежали тенисчемоданамииузлами.Вспышкакарманного
фонарика осветила лицо Элизабет.
- Пойдемте с нами, если вы одни! - крикнул ей кто-то.
- Я не одна.
Мужчинапоспешилдальше.Входнаядверьсновараспахнулась.Люди
торопливовыбегалииздомов,словноих,каколовянныхсолдатиков,
вытряхивали изкоробки.Дежурныепротивовоздушнойоборонывыкрикивали
команды. Мимо промчалась галопом, словно амазонка,какая-тоженщина;на
ней был красныйшелковыйхалат,желтыеволосыразвевались.