Гребер вошел вворота.У
него было такое чувство, будто егоотпускужекончился.Былоерухнуло
позади, как дом его родителей, и он опять уходилнафронт;правда,уже
другой фронт - без орудий, без автоматов, и все-таки опасность была там не
меньше.
10
Это случилось три дня спустя.Всороквосьмомномеревокругстола
сидели четыре человека: они играли в скат.Ониигралиужедвадня,с
перерывами,толькочтобыпоспатьипоесть.Троеигроковменялись,
четвертый играл бессменно. Его фамилия была Руммель, онприехалтридня
назад в отпуск - как раз вовремя, чтобы похоронить жену идочь.Женуон
опознал по родимому пятну на бедре: головы у нее не было. После похорон он
вернулся в казарму и засел за карты. Он ни с кем не разговаривал. Ко всему
равнодушный, сидел за столом и играл. Гребер устроился у окна. Рядом с ним
примостился ефрейтор Рейтер, он держалврукебутылкупиваиположил
забинтованную правую ногу на подоконник.
Рейтер был старшим по спальне, он страдал подагрой. Сорок восьмой номер
был не только гаванью дляпотерпевшихкрушениеотпускников,онслужил
также лазаретом для легко заболевших. Позади игроков лежал сапер Фельдман.
Он считал для себя делом чести - возместить затринеделивсе,чтоон
недоспал за три года войны. Поэтому он вставал только, чтобы пообедать или
поужинать.
- Где Бэтхер? - спросил Гребер. - Еще не вернулся?
- Он поехал в Хасте и Ибург. Кто-то одолжил ему сегоднявелосипед.На
нем он сможет объезжать по две деревни в день. Но унеговсеравноеще
останется с десяток. А потом лагеря... ведь нет такого лагеря, куда быне
былинаправленыэвакуированные.Причемнекоторыенаходятсязасотни
километров. Как же он туда доберется?
- Я написал в четыре лагеря, - сказал Гребер. - За него и за себя.
- Ты думаешь, вам ответят?
- Нет. Но ведь дело не в этом. Все равно пишешь.
- А на чей адрес ты написал?
- На лагерное управление. И, кроме того, в каждый лагерьнаимяжены
Бэтхера и моих родителей.
Гребер вытащил из кармана пачку писем и показал их.
- Сейчас несу на почту.
Рейтер кивнул.
- Где ты справлялся сегодня?
- В городской школе и в гимнастическом зале церковнойшколы.Потомв
каком-то общежитии и еще раз в справочном бюро. Нигде ничего.
Сменившийся игрок сел рядом с ними.
- Не понимаю, как вы,отпускники,соглашаетесьжитьвказармах,-
обратился он к Греберу. - Я бы удралкакможнодальшеотказарменного
духа. Это главное. Снял бы себе каморку, облачился бы в штатское и надве
недели стал бы человеком.
- А разве, чтобы стать человеком, достаточно надеть штатское? - спросил
Рейтер.
- Ясно. Что же еще?
- Слышишь? - сказал Рейтер, обращаясь кГреберу.-Оказывается,все
очень просто, если относиться к жизни просто. А у тебя есть здесь ссобой
штатское?
- Нет, оно лежит под развалинами на Хакенштрассе.
- Я могу одолжить тебе кое-что, если хочешь.
Гребер посмотрел в окно наказарменныйдвор.Тамнескольковзводов
учились заряжать и ставить напредохранитель,метатьручныегранатыи
отдавать честь.
- Ужасно глупо, - сказал он. - На фронте я мечтал,что,когдаприеду
домой, прежде всего зашвырну в угол это проклятое барахло и надену костюм,
- а теперь мне, оказывается, все равно.
- Это потому, что ты самая обыкновенная казарменная сволочь,-заявил
один из игроков и проглотилкусокливернойколбасы.-Простопачкун,
который не понимает, что хорошо, что плохо. Какоесвинство,чтоотпуска
всегда дают не тем,комуследует.-Солдатвернулсякстолу,чтобы
продолжать игру. Он проиграл Руммелю четыре марки,аутромамбулаторный
врач написал ему "годен к строевой службе"; поэтому он был зол.
Гребер встал.
- Куда ты собрался? - спросил Рейтер.
- В город. Сначала на почту, а потом буду искать дальше.
Рейтер поставил на стол пустую пивную бутылку.
- Помни, что ты в отпуску и не забывай, что он очень скоро кончится.
- Уж этого-то я не забуду, - с горечью ответил Гребер.
Рейтер осторожно снял ногу с подоконника и вытянул ее вперед.
- Я не о том. Старайся как можешь отыскать родителей, но помни,чтоу
тебя отпуск. Долго тебе ждать придется, пока опять дадут.
- Знаю. А до этого мне еще не раз представится случай загнуться. Этоя
тоже знаю.
- Ладно, - отозвался Рейтер. - Коли знаешь, так все в порядке.
Гребер направился к двери. А за столом игра продолжалась.Руммелькак
раз объявил "гран". У него на руках были все четыре валета и вдобавоквсе
трефы. Словом, карта на удивление. С каменнымлицомобыгрывалонсвоих
партнеров. Он не давал им опомниться.
- Вот невезение - ни единойвзятки!-сотчаяниемсказалчеловек,
назвавший Гребера казарменной сволочью. - Ведь идет же человекукарта.А
ему вроде все равно.
- Эрнст!
Гребер обернулся. Перед ним стоял низенький полныйчеловечеквформе
крейслейтера. В первую минуту Гребер никакнемогвспомнить,ктоэто;
потом узнал круглое краснощекое лицо и ореховые глаза.
- Биндинг, Альфонс Биндинг, - сказал Гребер.
- Он самый!
Биндинг, сияя, смотрел на него.
- Эрнст, дорогой, мы же целую вечность с тобой не видались! Откуда ты?
- Из России.
- Значит, в отпуск. Ну, этомыдолжныотпраздновать!Пойдемвмою
хибару - я живу тутсовсемрядом.Угощутебяпервокласснымконьяком!
Восторг! Встретить старого школьноготоварища,которыйпрямосфронта
прикатил... Нет, такой случай необходимо обмыть!
Гребер взглянул на него. Биндинг несколько лет училсяснимводном
классе, но Гребер почти забыл его. Он слышал только, что Альфонс вступил в
нацистскую партию и преуспевает. И вот Биндинг стоит передним,веселый,
беспечный.
- Пойдем, Эрнст, - уговаривал он его. - Не будь рохлей.