Рейтер повернулся к Греберу. - А ты? Удалось тебе чего-нибудьдобиться
твоей бутылкой арманьяка?
- Ничего.
- Ничего? - переспросил Фельдман. - Потому ты и спишь дополудня,как
дохлый?
- Ну да. Черт его знает, откуда у меня такая усталость. Я бы сейчасже
опять мог заснуть. Точно я целую неделю глаз не смыкал.
- Тогда ложись и спи дальше.
- Мудрый совет, - заметил Рейтер. - Совет мастера-дрыхуна Фельдмана.
- Фельдман - осел, - сказал Головастик, объявляя пас. - Он проспит весь
свой отпуск. Не успеет оглянуться, а отпуск уже тю-тю! С таким жеуспехом
мог бы дрыхнуть на фронте и видеть во сне, что он в отпуску.
- Это тебе бы так хотелось, парень, - возразил Фельдман. -Амнекак
раз наоборот. Я сплю здесь, а когда вижу сны, то мне снится,будтояна
передовой.
- Где же ты на самом деле? - спросил Рейтер.
- Где? Здесь! А где же еще?
- Вот именно это я и хочу сказать, - заблеял Головастик. - Ну,невсе
ли равно, где он, еслионвсевремядрыхнет.Толькодуракэтогоне
поймет...
- А когда я просыпаюсь, мне совсем не все равно, слышите вы, хитрюги, -
вдруг рассердился Фельдман и снова улегся на свою постель.
Рейтер опять обернулся к Греберу.
- А ты? Чем ты сегодня собираешься потешить свою душу?
- Скажи, куда надо пойти, если хочешь отменно поужинать?
- Один?
- Нет.
- Тогда иди в ресторан "Германия". Толькотебя,правда,могутине
впустить. Во всяком случае - не в твоей фронтовой сбруе. Это гостиница для
офицеров. И ресторантоже.Впрочем,кельнер,можетбыть,проникнется
уважением к твоему иконостасу.
Гребер окинул себя беглым взглядом. Его мундирбылвомногихместах
залатан и очень поношен.
- А ты не одолжишь мне свой мундир? - спросил он.
- Пожалуйста. Только ты кило на пятнадцать легче меня.Каквойдешьв
нем, тут же тебя и вышвырнут. Ноямогураздобытьтебенатвойрост
парадный унтер-офицерский мундир. И брюки тоже. Наденешь сверхушинель-
никто в казарме и не заметит. Кстати, почему ты до сих поррядовой?Тебе
бы давно пора быть лейтенантом.
- Я уже добрался однажды до унтер-офицерского чина. Апотомпоколотил
лейтенанта, и меня разжаловали. Еще счастье, что неперевеливштрафную
роту. Но о повышении теперь нечего я думать.
- Тем лучше, значит, ты даже моральное право имеешь на унтер-офицерский
мундир.Еслитыповедешьсвоюдамувресторан"Германия",закажи
Иоганнисбергер Кохсберг, 37, из подвалов Г.Х.Мумма.
- Хорошо. Этим советом я воспользуюсь.
Надвинулся туман. Гребер стоял на мосту. Река была заваленаобломками,
и ее черные воды медленно и лениво ползли среди балок и домашнейрухляди.
Из белой мглы наберегувыступалвысокийсилуэтшколы.Гребердолго
смотрел на него; затем он вернулся на берег и поузкойулочкедошелдо
школы. Мокрые от сырости большие железные ворота былиширокораспахнуты,
школьный двор пуст.
Никого. Уже слишкомпоздно.Греберпересекдвори
вышел на берег.Стволыкаштанов,уходявтуман,казалисьсовершенно
черными, точно уголь. Под ними темнели отсыревшие скамьи. Гребер вспомнил,
что он частенько здесь сиживал. Ничто из того, о чем он тогдамечтал,не
сбылось. Прямо со школьной скамьи он попал на фронт.
Пока он сидел, глядя нареку,кберегуприбилосломаннуюкровать.
Подобно огромным губкам лежали на ней намокшие подушки.Отихвидаего
зазнобило. Он вернулся к школьному зданию и снова постоял перед ним. Потом
взялся за ручку парадной двери. Дверь была не заперта. Гребер толкнул ее и
нерешительно вступил в раздевалку. Здесь он остановился, посмотрел вокруг,
потянул носом и услышал знакомый спертый школьный запах, увидел полутемную
лестницу итемныекрашеныедвери,которыевеливактовыйзалив
рекреационный зал. Всеэтоневызваловнемникакихчувств-даже
презрения, даже иронии. Он вспомнил Вельмана. Никогданевозвращайся,-
сказал тот. И он был прав. Гребер чувствовал толькоопустошенность.Весь
опыт, который он приобрел после школы, глубоко противоречил тому, чему его
здесь учили. Ничего не осталось, - он полный банкрот.
Гребер повернулся и вышел. По обесторонывходависелимемориальные
доски с именами павших в боях. Фамилии на доске справа он знал - этобыли
убитые в первую мировую войну.Каждыйразвовремясъезданацистской
партии доску украшали еловыми ветками ивенкамииздубовыхлистьев,а
директор школы Шиммель произносил перед нею напыщенные речи ореванше,о
великой Германии и о грядущей расплате. У Шиммелябылотолстое,дряблое
пузо, и он всегда потел. Доска слевабылановая.Гребереераньшене
видел. Там значились убитые в этойвойне.Онпрочелфамилии.Ихбыло
много; но доску сделали большую и рядом оставили место еще для одной.
Выйдя, он встретил педеля на школьном дворе.
- Вы ищете что-нибудь? - спросил старик.
- Нет. Ничего не ищу.
Гребер пошел дальше, затем что-то вспомнил и вернулся.
- Вы не знаете, где живет Польман? - спросил он. - Господин Польман, он
был здесь учителем.
- Господин Польман больше не преподает.
- Это я знаю. А как его найти?
Педель сначала настороженно посмотрел вокруг.
- Да никого нет, некому услышать, - сказал Гребер. -Ну,такгдеон
живет?
- Раньше он жил на Янплац, шесть. А живет он там теперь или нет,яне
знаю. Вы его ученик, что ли?
- Да. Директор Шиммель все еще здесь?
- Конечно, - удивленно отозвался педель. - Конечно. Почемужеемуне
быть?
- Правильно, - сказал Гребер. - Почему?
Он пошел дальше. Через четверть часа он понял, что потерял направление.
Туман стал гуще, и Гребер заплутался в развалинах.Всеонибылипохожи
друг на друга, и одну улицу неотличишьотдругой.Странноеэтобыло
чувство - словно он заплутался в самом себе.
Гребер не сразу нашел дорогу на Хакенштрассе. Вдруг подул ветер,туман
всколыхнулся,и,одназадругой,побежаливолны,словноэтобыло
беззвучное призрачное море.