Старик выполнил его приказ. Он говорил тихо и слегка нараспев.Пленный
- тщедушный парень - сначала не понял.
- Живо! - прорычал Мюкке. - Сапоги! Снимай сапоги!
Старик повторил то, что уже сказал раньше. До молодого, наконец, дошло,
и торопливо, как человек, который понимает, чтодопустилоплошность,он
начал снимать сапоги.Стоянаоднойногеинеловкоподпрыгивая,он
стаскивал сапог с другой. "Почему он так спешит? - думал Гребер.-Чтобы
умереть минутой раньше?"Пареньвзялсапогиврукиисготовностью
протянул их Мюкке. Сапоги были хорошие. Мюкке что-то буркнул и ткнул рукой
в сторону. Парень поставил сапоги и вернулся на свое место.Онстоялна
снегу в грязных портянках, из них высовывались желтыепальцыног,ион
смущенно поджимал их.
Мюкке пристально оглядывал остальных.Онзаметилуженщинымеховые
варежки и приказал положитьихрядомссапогами.Некотороевремяон
присматривалсякеешерстянойюбке.Юбкабыласовсемкрепкая,из
добротного материала. Штейнбреннер украдкой посмеивался, но Мюкке так и не
приказал женщине раздеться. То ли онбоялсяРаз,которыймогизокна
наблюдать за казнью, то ли не знал, что ему делать с юбкой. Он отошел.
Женщина что-то очень быстро проговорила по-русски.
- Спросите, что ей нужно, - сказал лейтенант Мюллер. Он был бледен. Это
была его первая казнь. Мюкке передал вопрос старику.
- Ей ничего не нужно, она только проклинает вас, - ответил тот.
- Ну, что? - крикнул Мюллер, он ничего не понял.
- Она проклинает вас, - сказал старик громче. - Онапроклинаетваси
всех немцев, что пришли на русскую землю. Она проклинаетидетейваших!
Она говорит, что настанет день, - иеедетибудутрасстреливатьваших
детей, как вы нас расстреливаете.
- Вот гадина! - Мюкке, оторопев, уставился на женщину.
- У нее двое ребят, - сказал старик. - И у меня трое сыновей.
- Хватит, Мюкке! - нервничая, крикнул Мюллер. - Мы же не пасторы!
Отделение стало по команде "смирно". Гребер сжал врукевинтовку.Он
снова снялперчатки.Стальвпиваласьхолодомвпальцы.Рядомстоял
Гиршман. Онвесьпобелел,нонедвигался.Греберрешилстрелятьв
русского, стоявшего с левого края. Раньше, когдаегоназначаливтакую
команду, он стрелял в воздух, но теперь уждавноэтогонеделал.Ведь
людям, которых расстреливали, это не помогало. Другие чувствовалитоже,
что и он, и случалось, чуть ли не умышленно стреляли мимо. Тогда процедура
повторялась, и в результате пленные дважды подвергались казни. Правда, был
случай, когда какая-то женщина, в которую не попали, бросилась на колени и
со слезами благодарила их за эти дарованные несколько минут жизни.Онне
любил вспоминать о той женщине. Да это больше и не повторялось.
- На прицел!
Сквозь прорезь прицела Гребер видел русского. Эта был тот самыйстарик
с бородой и голубыми глазами. Мушка делила его лицо пополам.Гребервзял
пониже, последний раз он кому-то снес выстрелом подбородок.
Гребервзял
пониже, последний раз он кому-то снес выстрелом подбородок. Вгрудьбыло
надежнее. Он видел, что Гиршман слишкомзадралстволицелитсяповерх
голов.
- Мюкке смотрит! Бери ниже. Левее! - пробормотал он.
Гиршман опустил ствол.
- Огонь! - раздалась команда.
Русский как будто вырос и шагнул навстречу Греберу. Он выгнулся, словно
отражение в кривом зеркале ярмарочного балагана, и упалнавзничь.Ноне
свалился на дно ямы. Двое других осели на землю. Тот, что был без сапог, в
последнюю минуту поднял руки, чтобы защитить лицо. После залпа однакисть
повисла у него на сухожилиях, как тряпка. Русскимнесвязалирукине
завязали глаз. Об этом позабыли.
Женщина упала ничком. Она была еще жива. Она оперлась на руку и, подняв
голову, смотрела насолдат.НалицеШтейнбреннеразаиграладовольная
улыбка. Кроме него никто в женщину не целился.
Из могилы донесся голос старика: он что-то пробормотал и затих.Только
женщина все еще лежала, опираясь на руки. Она обратила широкоскулое лицо к
солдатам ичто-топрохрипела.Старикбылмертв,иуженекомубыло
перевести ее слова. Так онаилежала,опираясьнаруки,какбольшая
пестрая лягушка, которая уже не может двинуться, и сипела, не сводя глаз с
немцев. Казалось,онаневидит,какраздраженныйеесипениемМюкке
подходит к ней сбоку. Она сипелаисипела,итольковпоследниймиг
увидела пистолет. Откинув голову, она впилась зубами в рукуМюкке.Мюкке
выругался и левой рукой с размаху ударил ее в подбородок.Когдаеезубы
разжались, он выстрелил ей в затылок.
- Безобразно стреляли, - прорычал Мюкке. - Целиться не умеете!
- Это Гиршман, господин лейтенант, - доложил Штейнбреннер.
- Нет, не Гиршман, - сказал Гребер.
- Тихо! - заорал Мюкке. - Вас не спрашивают!
Он взглянул на Мюллера. Мюллер былоченьбледенисловнооцепенел.
Мюкке нагнулся, чтобы осмотреть остальных русских. Он приставил пистолет к
уху того, что помоложе, и выстрелил.
Голова дернулась и сновалегланеподвижно.Мюккесунулпистолетв
кобуру и посмотрел на свою руку. Вынув носовой платок, он завязал ее.
- Смажьте йодом, - сказал Мюллер. - Где фельдшер?
- В третьем доме справа, господин лейтенант.
- Ступайте сейчас же.
Мюкке ушел. Мюллер поглядел на расстрелянных.Женщиналежалаголовой
вперед на мокрой земле.
- Положите ее в могилу и заройте, - сказал Мюллер.
Он вдруг разозлился, сам не зная почему.
2
Ночью грохот, катившийся из-за горизонта, опятьусилился.Небостало
багровым и вспышки орудийных залпов - ярче. Десятьднейназадполкбыл
отведен с передовой и находился на отдыхе. Но русские приближались.Фронт
перемещался с каждым днем. Теперь он не имел определеннойлинии.Русские
наступали. Они наступали уженесколькомесяцев.Аполкуженесколько
месяцев отходил.
Гребер проснулся. Он прислушался кгулуипопыталсясновазаснуть.