Между ними осталось каких-нибудь двадцать метров, а Гребер всеещене
знал, что он сделает. Затем он увидел. как на ближайшем углуизкалитки,
скрытой в изгороди, вышла женщина. На ней была оранжевая блузка, в руке-
корзина; женщина шагала ему навстречу. Он остановился.Всеегосущество
охватила слабость.Медленнодвинулсяондальше.Размахиваякорзиной,
женщина спокойно прошла мимо Гейни, она приближалась к Греберу. Ее походка
была нетороплива, у нее была широкаякрепкаягрудь,открытоезагорелое
лицо и гладко причесанные на пробор темныеволосы.Позадинеевысилось
небо, бледное,полноенеясногомерцания.Ноонвиделвэтуминуту
совершенно отчетливо только ее, все другое словно расплывалось в тумане-
она одна была вполне реальна, и это была жизнь, женщина несла ее насвоих
сильных плечах, она несла ее как дар, и жизнь былабольшаяидобрая,а
позади были пустыня и убийство.
Проходя мимо, женщина взглянула на Гребера.
- Здравствуйте, - приветливо сказала она.
Гребер кивнул. Он немогсловавымолвить.Онслышалзасобойее
удаляющиеся шаги, и опять перед нимвозниклапоблескивающаяпустыня,а
сквозь поблескивание он видел, как темнаяфигураГейнизаворачиваетза
угол. И вот улица уже пуста.
Гребер оглянулся. Женщина спокойно и беззаботно удалялась. "Почему же я
не бегу? - недоумевал он. - Я еще успею это сделать". Но он уже знал,что
не сделает этого. "Женщина меня видела, - соображал он дальше, - онаменя
узнает, сейчас уже нельзя". Совершил бы он то, что задумал, если бы она не
появилась? Не нашел ли бы другое оправдание? На это он не мог ответить.
Вот и перекресток, где Гейни свернул. Но он уже исчез. Только дойдядо
следующего угла, Гребер опять его увидел. Гейни стоял посреди мостовой.С
ним разговаривал какой-то эсэсовец, и дальше они пошливместе.Изворот
вышел почтальон.Немногопоодальстоялидвавелосипедистасосвоими
машинами.Искушениеминовало.Греберупоказалось,будтоонвдруг
проснулся. Он огляделся. "Что ж это было? - спрашивал он себя. -Черт!А
ведь я чуть было его не прикончил!Откудаэто?Чтосомнойтворится?
Что-то вдруг вырывается наружу..." Он двинулся дальше. "Придется последить
за собой, - думал он. - А я воображал, что спокоен. Нет, я не спокоен. Все
у меня в душе запутаннее, чем я думал. Придется последить за собой, а то я
еще бог весть каких глупостей натворю!"
Он купил в киоскегазету,остановилсяипринялсячитатьсообщение
Главного командования. До сих пор он газет не читал. Во время отпуска он и
слышатьнехотелниокакихсводках.Оказалось,чтоотступление
продолжается. На карте, напечатанной в газете, оннашелтотпункт,где
должен был стоять теперь его полк. Нонемогопределитьточно,ибов
сообщении Командования упоминались толькоармейскиегруппы;всежеон
высчитал, что полк отошел примерно на сто километров к западу.
Гребер словно оцепенел. Все время отпуска он почти не вспоминал о своих
однополчанах. Память о них точно камнем канула на дно его души. Теперь она
всплыла на поверхность.
Ему казалось, чтокакое-тосероеодиночествоподнимаетсясземли.
Безликое и безгласное одиночество. В сообщении указывалось, что в секторе,
где находилось его подразделение, велись тяжелые бои; но серое одиночество
было беззвучно и бесцветно, как будто и краски, идаженапряжениесамой
борьбы давно заглохли в этомодиночестве.Вставалитени,бескровныеи
пустые; они шевелились и смотрели на него, сквозь него, и когда ониснова
падали, то были серыми, как взрытая земля, и земля была как они, словнои
она шевелилась и врастала в них. Высокое сияющее небо над ним выцветало от
серого дыма этого бесконечного умирания,котороесловноподнималосьиз
земли и затемняло даже солнце. "Предательство, - с горечью думал он, -их
предали, предали и замарали, их борьба и смерть переплелись с убийствоми
злом, ложью и насилием, они обмануты, их во всем обманули, даже в этойих
несчастной, отважной, жалкой и бесцельной смерти".
Женщина с мешком, который она несла, прижав к животу, толкнула Гребера.
- Бы что, слепой, что ли? - сердито крикнула она.
- Нет, - отозвался Гребер, не двинувшись с места.
- Тогда чего же вы стоите на самой дороге?
Гребер ничего не ответил. Он вдруг понял, почему пошелзаГейни:его
толкало то же смутное,неопределенноеощущение,котороеонтакчасто
испытывал на поле боя, тот вопрос, на который он не смел себе ответить, то
издавна гнетущее отчаяние, от которого он постоянно уклонялся; и вотони,
наконец, настигли его и поставили перед испытанием, и теперь он знал,что
это такое, и уже не хотел уклоняться. Напротив, он хотел ясности, и былк
ней готов. "Польман... - мелькнуло у него. -Фрезенбургпосылалменяк
нему. Я об этомпозабыл.Яснимпоговорю.Мненужнопоговоритьс
кем-нибудь, кому я доверяю".
- Болван, - сказала женщина с тяжелым мешком и потащилась дальше.
Одна половина домов на Янплац была разрушена,другаяуцелела.Только
кое-гдезиялипроемыпустыхокон.Вуцелевшихдомахпродолжалась
повседневная жизнь, женщины убирали и готовили; а на другой стороне фасады
домов обвалились, открывая остатки комнат, где состенсвисалилохмотья
обоев, напоминавшие изодранные знамена после проигранного сражения.
Дом, где жил Польман, оказался вчислеразбомбленных.Верхниеэтажи
обрушились и завалили вход. Казалось, там уже никтонеживет.ИГребер
хотелбылоповернутьобратно,когдазаметилсредищебняузенькую
утоптанную тропку. Он пошелпонейивскореувиделболееШирокуюи
расчищенную, которая вела куцелевшемучерномуходу.Греберпостучал.
Никто не ответил. Он постучал опять. Черезнесколькомгновенийдонего
донесся шорох. Звякнула цепочка, и дверь осторожно приоткрылась.
- Господин Польман? - спросил он.
Старик выглянул из-за двери.