- Да. Что вам угодно?
- Я Эрнст Гребер. Ваш бывший ученик.
- Вот как. А что вам угодно?
- Повидать вас. Я здесь в отпуску.
- Я больше не преподаю... - отрезал Польман.
- Знаю.
- Хорошо.Тогдавызнаетеито,чтомоеувольнениебыломерой
наказания. Я больше не принимаю учеников, да и права не имею.
- Я уже не ученик, а солдат; я приехал из России и привез вам привет от
Фрезенбурга. Он просил меня зайти к вам.
Старик испытующе смотрел на Гребера. - Фрезенбург? Он еще жив?
- Десять дней назад был жив.
Польман опять окинул его изучающим взглядом и, помолчав, сказал:
- Хорошо, войдите. - Он отступил, пропуская гостя. Гребер последовал за
ним. Они прошли коридор, который велкподобиюкухни,затемещеодин
короткий коридор. Польман вдругускорилшаг,открылкакую-тодверьи
сказал уже гораздо громче: - Входите. А я думал, вы из полиции.
Гребер удивленно взглянулнанего.Потомпонял.Оннеобернулся.
Вероятно, Польман говорил так громко, желая успокоить кого-то.Вкомнате
горела небольшая керосиновая лампа под зеленым абажуром. Разбитое окно так
завалило щебнем, что ничего не быловидно.Польманостановилсяпосреди
комнаты.
- Теперь я узнаю вас, - сказал он. - На улице свет слишком резок.Ая
выхожу редко и уже отвык. Здесь у меня нет дневного света,тольколампа.
Но керосину мало, и приходится подолгу сидеть втемноте.Электропроводка
разрушена.
Гребер всмотрелся в своего бывшего учителя. Он бынеузналПольмана,
так тот постарел. Затем оглядел каморку, и ему представилось, что он попал
в какой-то другой мир. Причиной тому была нетолькотишина,царившаяв
этой неожиданно открывшейсяпереднимкомнате,освещеннойкеросиновой
лампой - после яркого солнечного блеска на улице она казаласькатакомбой,
- тут действовало еще и другое:коричневыеизолотистыерядыкнигна
полках вдоль стен, пюпитр для чтения, гравюры и,наконец,самстарикс
белымиволосамииморщинистымлицом;онобыловосковым,каку
заключенного, просидевшего много лет в тюрьме.
Польман заметил взгляд Гребера.-Мнеповезло,-сказалон.-Я
сохранил всю свою библиотеку.
Гребер повернулся к нему. - А я уже давно не видел книг.Запоследние
годы я читал очень немногое.
- Вероятно, и возможности у вас не было. Ведь книги не потащишь с собой
в ранце.
- Но их не потащишь с собой и в голове. Они совсем не подходят ктому,
что делается кругом. А тех, которые подходят, читать не хочется.
Польман на миг устремил свой взгляд в мягкий зеленый сумрак лампы.
- Зачем вы пришли ко мне, Гребер?
- Мне Фрезенбург сказал, чтобы я вас проведал.
- А вы хорошо его знаете?
- Это был единственный, человек на фронте, которому я всецело верил. Он
посоветовал мне навестить вас и поговорить по душам. Вы, мол, скажетемне
правду.
- Правду? О чем же?
Гребер посмотрел на старика.
Когда-то он учился у Польмана в школе, но,
казалось,этобылобесконечнодавно;ивсе-такинаодинмигему
почудилось, будто он опять ученик, иучительспрашиваетГребераоего
жизни,-ибудтосейчасвотрешитсяегосудьба-вэтойтесной
полузасыпанной каморке, где столько книг и где перед ним изгнанный учитель
его юных лет. И книги, и учитель как бы воплощали в себе то, чтокогда-то
было в прошлом - добро, терпимость, знание, а щебень, завалившийокно,-
то, во что настоящее превратило это прошлое.
- Я хочу знать, в какой степенинамнележитвиназапреступления
последних десяти лет, - сказал Гребер. - И еще мне хотелось бы знать,что
я должен делать.
Польман с изумлением посмотрел на него. Потом встал и подошел к книжным
полкам. Он взял одну из книг, раскрыл и снова поставил на место,дажене
заглянув в нее. Затем опять обернулся к своему гостю: - А вы знаете, какой
вы мне сейчас задали вопрос?
- Знаю.
- Нынче за гораздо более невинные вещи отрубают голову.
- А на фронте убивают совсем ни за что, - сказал Гребер.
Польман отошел от книжных полок и сел. - Вы разумеете под преступлением
войну?
- Я разумею все, что привело к ней. Ложь, угнетение,несправедливость,
насилие. А также войну. Войну, как мы ее ведем - с лагерями длярабов,с
концентрационными лагерями и массовыми убийствами гражданского населения.
Польман молчал.
- Я видел кое-что, - продолжал Гребер, - и многое слышал. Язнаю,что
война проиграна и чтомывсеещесражаемсятолькорадитого,чтобы
правительство,нацистыите,ктовсемувиной,ещекакое-товремя
продержались у власти и совершили еще большие преступления!
Польман снова изумленно посмотрел на Гребера.
- И вы все это знаете? - спросил он.
- Теперь знаю. А сначала не знал.
- И вам приходится опять ехать на фронт?
- Да.
- Это ужасно!
-Ещеужаснееехать,когдавсеэтознаешьи,бытьможет,уже
становишься прямым соучастником. Я буду теперь соучастником, да?
Польман молчал. - Что вы имеете в виду? - шепотом проговорилончерез
минуту.
- Вы знаете, что. Вы же воспитывали нас в духе религии. В какой мерея
стану соучастником, "если я знаю, что не тольковойнапроиграна,номы
должныеепроиграть,чтобыбылопоконченосубийством,рабством,
концлагерями,эсэсовцамииштурмовиками,массовымуничтожениеми
бесчеловечными зверствами - если я это знаю и все-такичерездвенедели
вернусь на фронт и буду опять, сражаться за прежнее?
Лицо Польмана вдруг померкло, стало серым. Только глазаещесохраняли
свой цвет - какой-то особенный,прозрачно-голубой.Этиглазанапомнили
Греберу другие, где-то им уже виденные, но где - он не мог вспомнить.
- Вам необходимо туда ехать? - наконец спросил Польман.
- Я не могу уклониться.