Стеллажи покосились, кругом валялись бутылки, по большей
части разбитые, и вино растекалось по полу, словно темное масло.
- Минутку, - сказал он Элизабет и взял свою шинель. - Ясейчас.-Он
вошел в винный погреб и тут же вернулся. - Так, а теперь пойдем.
На улице стояли носилкисженщиной.Двакельнера,вызываямашину,
свистели, засунув в рот пальцы.
- Что скажет Эбергардт, - вопрошал ее спутник все темжерасстроенным
голосом. - Боже мой, вот проклятое невезение! Ну, как мы ему объясним!..
"Эбергардт - это, видимо, муж", - подумал Гребер и обратилсякодному
из свистевших лакеев:
- Где кельнер из погребка?
- Который? Отто или Карл?
- Низенький такой, старик, похож на аиста.
-Отто,-кельнерпосмотрелнаГребера.-Оттопогиб.Потолок
обрушился. Люстра упала на него. Отто погиб.
Гребер помолчал.
- Я еще должен ему, - сказал он. - За бутылку вина.
Кельнер провел рукой по лбу. - Можете отдать деньги мне, сударь.Какое
было вино?
- Бутылка Иоганнисбергера, подвалов Каленберга.
- Высший сорт?
- Нет.
Кельнерзажегфонарик,вытащилизкарманапрейскурантипоказал
Греберу.
Гребер заплатил. Кельнер сунул деньги в бумажник.Гребербылуверен,
что он их не сдаст.
- Пойдем, обратился он к Элизабет.
Они начали пробираться между развалинами. Южнаячастьгородагорела.
Небо было серо-багровое, ветер гнал перед собою космы дыма.
- Надо посмотреть, уцелела ли твоя квартира, Элизабет.
Она покачала головой. - Успеется. Давай посидим где-нибудь на воздухе.
Они добрались до площади, где находилось бомбоубежище,вкоторомони
были в первый вечер. Вход тускло дымился, словно он вел вподземныймир.
Они сели на скамью в сквере.
- Ты голодна? - спросил Гребер. - Ведь ты ничего не ела.
- Неважно. Сейчас я не могу есть.
Он развернул шинель. Что-то звякнуло.Греберизвлекизкарманадве
бутылки.
- Даже не представляю, что я тут схватил. Вот это как будто коньяк.
Элизабет изумленно посмотрела на него. - Откуда ты взял?
- Из винного погреба. Дверь была открыта.Десяткибутылокразбились.
Будем считать, что и эти постигла та же участь.
- Ты просто стащил?
- Конечно. Если солдат проворонит открытый винныйпогреб,значит,он
тяжело болен. Я мыслю и действуюкакпрактик,такужменявоспитали.
Десять заповедей - не для военных.
- Ну, это-то конечно, - Элизабет взглянула на него. - И многое другое -
тоже. Кто вас знает, какие вы!
- Уж ты-то знаешь, пожалуй, больше, чем следует.
- Кто вас знает, какие вы! - повторила она. - Ведь здесь вы - не вы. Вы
- такие, какие бываете там. Но кто знает, что там происходит.
Гребер вытащил из другого кармана еще двебутылки.-Вотэтуможно
открыть без штопора. Шампанское. - Он раскрутил проволоку.
- Надеюсь, у тебя нет возражений морального порядка и ты выпьешь?
- Возражений нет.
-Вотэтуможно
открыть без штопора. Шампанское. - Он раскрутил проволоку.
- Надеюсь, у тебя нет возражений морального порядка и ты выпьешь?
- Возражений нет. Теперь уже нет.
-Мыничегонепразднуем.Следовательно,винонепринесетнам
несчастья. Мы пьем его просто потому, что нам хочется пить, и у нас больше
ничего нет под рукой. И, пожалуй, еще потому, что мы живы.
Элизабет улыбнулась. - Можешьнеобъяснять.Яужевсепоняла.Но
объясни, мне другое; почему ты за одну бутылку заплатил, раз ты эти четыре
взял так?
- Тут разница. Это было бы злостнымуклонениемотуплаты.-Гребер
осторожно начал вытаскивать пробку. Он не дал ей хлопнуть. - Придется пить
прямо из бутылки. Я тебе покажу, как это делается.
Наступила тишина. Багровые сумерки разливались все шире.Всепредметы
казались нереальными в этом необычном свете.
- Посмотри-ка вон на то дерево, - вдруг сказала Элизабет.-Ведьоно
цветет.
Гребер взглянул на дерево. Взорвавшаясябомбапочтивырвалаегоиз
земли. Часть корней повисла в воздухе, ствол был расколот, некоторые ветви
оторваны; и все-таки его покрывали белые цветы,чутьтронутыебагровыми
отсветами.
- Дом, стоявший рядом,сгорелдотла.Можетбыть,жарзаставилих
распуститься, - сказал Гребер. - Это дерево опередило здесь все деревья, а
ведь оно повреждено больше всех.
Элизабет поднялась и подошла к дереву. Скамья, на которойонисидели,
стояла в тени, и девушка вышла в трепетные отсветы пожарища,каквыходит
танцовщица на освещенную сцену. Свет окружил ее, словно багровый вихрь,и
засиял позади, точно какая-то гигантская средневековая комета, возвещавшая
гибель вселенной или рождение запоздалого спасителя.
- Цветет... - сказала Элизабет. - Для деревьев сейчас весна, вот и все.
Остальное их не касается.
- Да, - отозвался Гребер. - Они нас учат. Они все время нас учат.Днем
- та липа, сейчас - вот это дерево. Они продолжают расти и даютлистьяи
цветы, и даже когда они растерзаны, какая-тоихчастьпродолжаетжить,
если хоть один корень еще держится за землю. Они непрестанноучатнаси
они не горюют, не жалеют самих себя.
Элизабет медленным шагом вернуласькнему.Еекожапоблескивалав
странном свете без теней, лицо на миг волшебно преобразилось, как будтои
внейжилатайнараспускающихсялепестков,грозногоразрушенияи
непоколебимого спокойствия роста. Затем она ушла из света, словно излуча
прожектора, и снова он ощутил ее в тени подле себя, теплую, живую,ощутил
ее тихое дыхание. Он потянул ее к себе, вниз, и дерево вдругсталоочень
высоким, дерево достигло багрового неба, а цветы оказались совсемблизко,
и сначала было дерево, потом земля, и она круглиласьисталапашней,и
небом, и девушкой, и он ощутил себя в ней, и она не противилась.
15
Обитатели сорок восьмого номера волновались. Головастикидвадругих
игрока в скат стояли в полном походном снаряжении. О каждом изнихврачи
написали "годен к строевой", и вот они возвращались с эшелоном на фронт.