То, что противник был плохо подготовлен и едва сопротивлялся, неказалось
тогда Греберу противоречием.
А после, в Африке, во время решающихэтаповнаступления,впустыне,
ночами, полными звезд и грохота танков, думал лионтогда?Нет,онне
думал, даже когда армия отступала. Это былаАфрика,неведомыезаморские
края; посредине лежало Средиземное море, а за ним была Франция,итолько
потомужГермания.Чеготамбылодумать,дажееслииприходилось
отступать? Нельзя же везде одерживать победы!
И вот - Россия. Россия, и поражения, и бегство. Это уженегде-тоза
морем; отступление вело прямиком вГерманию.Иотступалинеотдельные
разбитые корпуса, как в Африке, а вся немецкая армия. Тогда он вдруг начал
думать. И многие другие тоже.Даикактутнезадуматься!Покаони
побеждали, все было в порядке, а того, что не было в порядке, можно было и
не замечать или оправдывать великой целью. И какая же этоцель?Развеу
нес не было всегда оборотной стороны? И развеэтаоборотнаясторонане
была всегда темной и бесчеловечной? Почему он не замечал этогораньше?И
действительно ли не замечал? Сколько разонначиналсомневатьсяиего
охватывало отвращение, но он упорно гнал его от себя!
Гребер услышал кашель Зауэраи,обогнувнесколькоразрушенныхизб,
пошел ему навстречу. Зауэр показал насевер.Мощное,всеразгорающееся
зарево полыхало на горизонте. Слышались взрывы, и вспыхивали снопы огня.
- И там уже русские? - спросил Гребер.
Зауэр покачал головой.
- Нет. Это наши саперы. Они уничтожают какое-то село.
- Значит, опять отступаем.
Они замолчали и прислушались.
- Давно уж я не видел ни одного уцелевшего дама, - сказал потом Зауэр.
Гребер показал на дом, где жил Раэ.
- Вот этот почти уцелел.
- По-твоему, он уцелел? А следы пулеметных очередей, а обгоревшая крыша
и разбитый сарай?
Зауэр громко вздохнул.
- Уцелевшей улицы я не видел уже вечность.
- Я тоже.
- Ты-то скоро увидишь. Дома.
- Да, слава богу.
Зауэр посмотрел на отблески пожара.
- Иной раз, как поглядишь, сколько мы тут в России всего поразрушили-
просто страшно становится. Как думаешь, что они сделали бы с нами, если бы
подошли к нашей границе? Ты об этом когда-нибудь думал?
- Нет.
- А я думал. У меня усадьба в Восточной Пруссии. Я ещепомню,какмы
бежали в четырнадцатом году, когда пришли русские. Мне былотогдадесять
лет.
- Ну, до нашей границы еще далеко.
- Смотря по тому, как все пойдет, а то и опомниться не успеем. Помнишь,
как мы продвигались вначале?
- Нет. Я был тогда в Африке.
Зауэр снова взглянул на север. Там вздыбилась огненная стенаивскоре
донеслось несколько сильных разрывов.
- Видишь, что мы там вытворяем? Представь себе, что русские то же самое
устроят у нас, - что тогда останется?
- Не больше, чем здесь.
- Об этом я и говорю. Неужелитынепонимаешь?Тутпоневолелезут
всякие мысли.
Неужелитынепонимаешь?Тутпоневолелезут
всякие мысли.
- Русским еще далеко до границы. Ты ведь слышалпозавчерадоклад,на
который всехсгоняли.Оказывается,мысокращаемлиниюфронта,чтобы
создать благоприятные условия для нового секретного оружия.
- А, враки! Кто этому еще верит? Ради чего же мы тогда перли вперед как
одурелые? Я тебе вот что скажу. Дойдем до нашей границы, и надозаключать
мир. Ничего другого не остается.
- Почему?
- Ты еще спрашиваешь? Как бы они не сделали с нами того же,чтомыс
ними. Понятно?
- Да. Ну, а если они не захотят заключать с нами мир?
- Кто?
- Русские.
Зауэр с изумлением уставился на Гребера.
- То есть как это не захотят! Если мы импредложиммир,ониобязаны
будут его принять. А мир есть мир! Война кончится, и мы спасены.
-Онипрекратятвойну,толькоеслимыпойдемнабезоговорочную
капитуляцию. А тогда они займут всю Германию, и тебе все равноневидать
твоей усадьбы. Об этом ты подумал?
Зауэр оторопел.
- Конечно, подумал, - ответил он наконец. - Ноэтожесовсемдругое
дело. Раз будет мир, они больше ничего не посмеют разрушать.
Онприщурилглаза,иГребервдругувиделпередсобойхитрого
крестьянина.
- У нас-то они ничего не тронут. Только у них все будет разорено дотла.
И когда-нибудь им все же придется уйти.
Гребер не ответил. "Зачем это я опять пустился в разговоры, - думал он.
- Я же не хотел ввязываться. Словами не поможешь. Чеготолькоунасза
последние годы не хвалили и не хулили! Всякая вера уничтожена. Аговорить
бесполезноиопасно".ДаитоНеведомое,чтонеслышноинеспешно
приближалось,былослишкомогромным,слишкомнеуловимымигрозным.
Говорили о военной службе, о жратве, о морозах. Но не о том, Неведомом. Не
о нем и не о мертвых.
Обратно Гребер пошел деревней. Через дорогу былипереброшеныслегии
доски,чтобыможнобылокое-какпробратьсяпоталомуснегу.Слеги
прогибались, когда он ступал по ним, недолго было и провалиться - под ними
все развезло.
Он прошел мимо церкви. Это была небольшая разбитая снарядами церквушка,
и в ней лежал сейчас лейтенант Рейке. Двери былиоткрыты.Вечеромнашли
еще двух убитых солдат, и Раз распорядился утром похоронить всехтроихс
воинскими почестями.Одногоизсолдат,ефрейтора,такинеудалось
опознать.Лицобылоизгрызено,опознавательногожетонапринемне
оказалось.
Гребер вошел в церковь. К запаху селитры и гнилипримешивалсятрупный
запах. Он осветил карманным фонариком углы. В одномстоялидверазбитые
статуи святых, а рядом лежало несколько рваных мешковиз-подзерна;при
Советах помещение, видимо, служило амбаром. У входа намело много снега,и
в снегу стоял ржавыйвелосипедбезпередачиишин.Посрединележали
мертвецы на плащ-палатках.