- Это совсемне обязательно.Беттидостанетвамрекомендациитрех
известныхэмигрантов.Фейхтвангертоженеотказалбывам,ноего
рекомендации здесь не оченькотируются. Он слишком левый. Правда, Америка в
союзе с Россией, но не настолько, чтобы "поощрять" коммунизм. Генрих и Томас
Манныценятсявысоко,ноещелучше,еслизаваспоручатсякоренные
американцы.Одиниздатель хочет опубликовать мои воспоминания;конечно, я
никогда не напишу их. Но говорить ему этопока преждевременно - узнает года
через два. Мой издатель вообще интересуется эмигрантами. Наверное, чует, что
нанихможносделать бизнес.Выгодав сочетаниисидеализмом-дело
беспроигрышное. Завтра я емупозвоню.Скажу, чтовыодиниз тех немцев,
которых я вызволил из лагерей в Гуре.
- Я был в Гуре, - сказал я.
- В самом деле? Бежали?
Я кивнул:
- Подкупил охрану.
Кан оживился.
-Вотздорово! Мынайдемнесколькихсвидетелей.Бетти знаетуйму
народа. А вы не помните кого-нибудь, кто оттуда выбрался бы в Америку?
- Господин Кан,- сказал я, - Америка была для нас землей обетованной.
В Гуре мы не могли и мечтатьо ней. Кроме того, простите, яне захватилс
собой никаких документов.
-Ничего.Раздобудем что-нибудь.Длявассейчассамоеглавное-
продлитьпребывание здесь. Хотя бы нанескольконедель. Илимесяцев. Для
этогопотребуетсяадвокат- ведь времениосталосьвобрез. В Нью-Йорке
достаточноэмигрантов, которые имели в прошломадвокатскую практику. Бетти
этоустроилабывдвасчета.Новремени такмало,чтолучшенайти
американского адвоката. Бетти и в этом нам поможет. А деньги у вас есть?
- Дней на десять хватит.
-То есть это деньгина жизнь. А сумму,которуюпотребуетадвокат,
придется собрать. Думаю,она не будет такой уж большой. -Каи улыбнулся. -
Покачто эмигранты ещедержатсявместе. Беда сплачиваетлюдей лучше, чем
удача.
ЯвзглянулнаКана.Его бледное,изможденноелицодостранности
потемнело.
- Увас передо мнойестьнекоторое преимущество, -сказаля.- Вы
еврей. И согласно подлой доктрине тех людишек, не принадлежите к их нации. Я
не удостоился такой чести. Я к ним принадлежу.
Кан повернулся ко мне лицом.
- Принадлежите к их нации? - В его голосе слышалась ирония. - Вы в этом
уверены?
- А вы нет?
Кан молча разглядывал меня. И мне стало не по себе.
-Яболтаючушь!-сказалянаконец, чтобыпрервать молчание. -
Надеюсь, все это не имеет к нам отношения.
Кан все еще не сводил с меня глаз.
- Мой народ, - начал он, но тут же прервал сам себя: - Я тоже, кажется,
горожу чушь.
Кан все еще не сводил с меня глаз.
- Мой народ, - начал он, но тут же прервал сам себя: - Я тоже, кажется,
горожу чушь. Пошли! Давайте разопьем бутылочку!
Пить я не хотел, но и отказаться не мог. Кан вел себя вполне спокойно и
уравновешенно. Однако так жеспокойнодержался в Париже Иозеф Бер, когда я
не согласился пить с ним ночь напролет из-за безмерной усталости. А наутро я
обнаружил, что он повесился в своем нищенском номере.
Люди, не имевшие корней, быличрезвычайно нестойки - в их жизни случай
игралрешающую роль. Если быв тот вечерв Бразилии, когда Стефан Цвейг и
егожена покончилижизньсамоубийством, они моглибы излитькому-нибудь
душу, хоты бы по телефону,несчастья, возможно,не произошло бы.Но Цвейг
оказался начужбине среди чужих людей. И совершил вдобавок роковую ошибку -
написалвоспоминания;аемунадобылобежатьотних,какотчумы.
Воспоминания захлестнули его. Потому-тои я так страшился воспоминаний. Да,
я знал, что должендействовать, хотел действовать. И сознание это давило на
меня, как тяжелый камень. Но прежде надо, чтобыкончилась войнаи чтобыя
мог снова поселиться в Европе.
Явернулся вгостиницу,и она показаласьмне еще болееунылой, чем
прежде. Усевшись в старомодномхолле,я решилждатьМеликова. Вокруг как
будто никого небыло, но внезапно яуслышал всхлипыванья.Вуглу,возле
кадки с пальмой, сидела женщина. Я с трудом разглядел Наташу Петрову.
Наверное, онатоже ждала Меликова. Ее плач действовал мнена нервы. К
тому жеу меня и так была тяжелая голова после выпивки. Помедлив секунду, я
подошел к ней.
- Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Она не ответила.
- Что-нибудь случилось? - спросил я.
Наташа покачала головой:
- Что, собственно, должно случиться?
- Но вы ведь плачете.
- Что, собственно, должно случиться?
Я долго смотрел на нее.
- Есть же причина. Иначе вы не плакали бы.
- Вы уверены? - спросила она вдруг сердито.
Я бы с удовольствием ушел, но в голове у меня был полный сумбур.
- Обычно причина все же существует, - сказал я после краткой паузы.
- Неужели? Разве нельзя плакать без причины?
Неужели все имеет свои причины?
Я бы не удивился, если бы Наташа заявила, чтотолько тупые немцы имеют
на все причину. Пожалуй, даже ждал этих слов.
- С вами так не случается? - спросила она вместо этого.
- Я могу себе это представить.
- С вами так не случается?-повторила она. Можно было объяснитьей,
чтоу меня,к сожалению,всегда оказывалось достаточно причиндляслез.
Представлениео том,чтоможноплакать безвсякой причины- простоот
мировой скорби илиот сердечнойтоски, -могло возникнуть лишь вдругом,
более счастливом столетии.
- Мне было не до слез.