- Мне было не до слез.
- Ну конечно! Где уж вам плакать!
Начинается, подумал я. Противник идет в атаку.
- Извините, -пробормоталя и собрался уходить. Не хватало мне только
отражать наскоки плачущей женщины!
- Знаю, - сказала она с горечью, - идет война.И втакое время смешно
плакать из-за пустяков. Но яреву - и все тут.Несмотря на то,что где-то
далеко от нас разыгрываются десятки сражений.
Я остановился.
- Мне это понятно. Война здесь нипри чем. Пусть где-тоубивают сотни
тысяч людей... Если ты порежешь себе палец, боль от этого не утихнет.
Боже,какой вздоря несу, подумал я.Надооставить эту истеричкув
покое. Пустьсебе рыдает наздоровье. Почемуя не ухожу? Нояпродолжал
стоять, будто онабыла последнимчеловекомна этой земле.И вдруг явсе
понял: я боялся остаться один.
- Бесполезно, - повторяла она. - Решительно все бесполезно. Все, что мы
делаем! Мы должны умереть. Никому не избежать смерти.
О Господи! Вот до чего договорилась!
- Да, нотут существуетмного разных нюансов. Одиниз них состоитв
том, как долго человеку удается избегать смерти.
Наташа не отвечала.
- Не хотите ли выпить чего-нибудь? - спросил я.
- Не выношу эту кока-колу. Дурацкий напиток!
- А как насчет водки?
Она подняла голову.
- Насчет водки?Водки здесь не достанешь, раз нет Меликова.Кудаон,
кстати, делся? Почему его до сих пор нет?
-Незнаю. Но уменявномере стоит початая бутылкаводки.Можем
распить ее.
- Разумное предложение, - сказала Наташа Петрова. И прибавила: - Почему
вы не внесли его раньше?
Водкибылона донышке.Явзялбутылку и с неохотой пошелобратно.
Может, Меликов скоро явится? Тогда я буду играть с ним в шахматы до тех пор,
пока не приду в равновесие. От Наташи Петровой я не ждал ничего путного.
Я подошел к столу в холле и почти не узнал ее. Слезкак не бывало, она
напудрилась и даже встретила меня улыбкой.
- Почему, собственно, вы пьете водку? Ведь у вас на родине ее не пьют.
- Правильно, - сказаля.- В Германиипьютпиво и шнапс, но я забыл
свое отечество и не пью ни пива,ни шнапса. Насчет водки я, правда, тоже не
большой мастак.
- Что же вы пьете?
Какой идиотский разговор, подумал я.
- Пью все, что придется. Во Франции пил вино, если было на что.
- Франция... - сказала Наташа Петрова. - Боже, что с ней сделали немцы!
- Я здесь ни причем. В это времяя сидел вофранцузском лагередля
интернированных.
- Разумеется! Как враг.
- До этого я сидел в немецком концлагере. Тоже как враг.
- Не понимаю.
- Я тоже, - ответил я со злостью.
И подумал:
сегодня какой-то злосчастный день. Я попал в заколдованный круг и никак
невырвусь из него. - Хотите еще рюмку? - спросиля. Решительно,нам не о
чем было разговаривать.
-Спасибо. Пожалуй,больше ненадо.Я ужедоэтого довольно много
выпила.
Ямолчал. Ичувствовал себя ужасно.Вокруг люди-один якакой-то
неприкаянный.
- Вы здесь живете? - спросила Наташа Петрова.
- Да. Временно.
- Здесь все живут временно. Но многие застревают на всю жизнь.
- Может быть. Вы тоже здесь жили?
- Да. Но потом переехала. И иногда думаю, лучше бы я никогда не уезжала
отсюда. И лучше бы я никогда не приезжала в Нью-Йорк.
Я так устал, что у меня большене было сил задаватьей вопросы. Кроме
того,язналслишком многосудеб,выдающихся ибанальных.Любопытство
притупилось.И меня совершенноне интересовалчеловек, который сокрушался
из-за того, чтоприехал в Нью-Йорк. Этот человекпринадлежал к иному миру,
миру теней.
- Мне пора, - сказала Наташа Петрова, вставая. На секунду меня охватило
нечто вроде паники.
- Разве вы не подождете Меликова? Он должен прийти с минуты на минуту.
- Сомневаюсь. Пришел Феликс, который его заменяет.
Теперьи я увиделмаленького лысогочеловечка.Онстоял у дверей и
курил.
-Спасибо заводку,- сказала Наташа.Онавзглянула на меня своими
серымипрозрачнымиглазами.Странно,иногда нужна самаямалость,чтобы
человекупомогло.Достаточнопоговоритьспервым встречным- ивсев
порядке.
Наташа кивнула мнеи двинулась прочь. Онабыла еще выше ростом, чем я
предполагал. Каблуки ее стучали о деревянный полгромко и энергично, словно
затаптываличто-то.Звукее торопливыхшаговстранно несоответствовал
гибкой и тонкой фигуре, слегка покачивавшейся на ходу.
Я закупорил бутылку иподошел к стоявшему у дверей Феликсу - напарнику
Меликова.
- Как живете, Феликс? - спросил я.
- Помаленьку, -ответил он не оченьдружелюбно и взглянул на улицу. -
Как мне еще жить?
Я вдруг почувствовал, чтоужасно завидую ему.Стоитсебеи спокойно
покуривает. Огонек его сигареты стал для меня символом уюта и благополучия.
- Спокойной ночи, Феликс, - сказал я.
- Спокойной ночи. Может, вам что-нибудь нужно? Воды? Сигарет?
- Не надо. Спасибо, Феликс.
Яоткрылсвой номер,и наменя, подобноогромномувалу,накатило
прошлое. Казалось, оно поджидало моегоприходазадверью.Ябросился на
кроватьивперилвзглядвсерыйчетырехугольникокна.Теперьябыл
совершенно беспомощен. Я видел множество лиц и не видел иных знакомых лиц. Я
беззвучно взываломести, понимая, что все тщетно; хотел кого-то задушить,
но не знал кого.