Женщина! Исконныйвраг!
Предательство! Оскорбление самых святых чувств! Лучше б он умер.
-Беднягигомосексуалисты!Им приходитсясражатьсясразунадвух
фронтах. Против мужчин и против женщин.
Меликов ухмыльнулся.
-ДотвоегоприходаРаульобронил немало цепныхзамечанийнасчет
слабого пола. Самое неизощренное из них звучало так: отвратительные тюлени с
ободранной кожей... Хорошо, что ты пришел. Надо водворить его в номер. Здесь
внизу ему не место. Помоги мне. Этот парень весит сто кило.
Мы подошли к уголку с пальмами.
- Он вернется, Рауль, - прошептал Меликов. Мытщетно пытались оторвать
Рауля от стула.Он оперся о мраморныйстолик и продолжал хныкать.Меликов
снованачалвзыватьк нему.После долгихусилий намудалось,наконец,
приподнять его! Но тут он наступил мне на ногу. Стокилограммовая туша!
- Осторожней! Чертова баба! - заорал я.
- Что?
- То самое! Нечего распускать нюни! Старая баба!
- Я -стараябаба? - возмутился Рауль.От неожиданности он несколько
пришел в себя.
- Господин Росс хотел сказать совсем не то, - успокаивал его Меликов.
- И вовсе нет. Я хотел сказать именно то.
Рауль провел ладонью по глазам.
Мы смотрели на него, ожидая, что он сейчасистерически завизжит. Но он
заговорил очень тихо.
- Я - баба? - Видно было, что он смертельно оскорблен.
- Этого он не говорил, - соврал Меликов. - Он сказал - как баба.
Мы без особого труда довели его до лестницы.
-Несколько часов сна, - заклинал Меликов.-Одна илидветаблетки
секонала. Освежающий сон. А после - чашка крепкого кофе. И вы увидитевсе в
ином свете.
Рауль не отвечал.
- Почему вы нянчитесь с этим жирным кретином? - спросил я.
- Он наш лучший постоялец. Снимает двухкомнатный номер с ванной.
VI
Я бесцельно бродил по улицам, боясьвозвращатьсяв гостиницу. Ночью я
видел страшный сон ипробудился от собственного крика.Мне ипрежде часто
снилось,что за мной гонитсяполиция.Или же меня мучили кошмары, которые
мучили всех эмигрантов: я вдругоказывался по ту сторону немецкой границы и
попадал в лапы эсэсовцев. Это были сны, вызванные отчаянием:
шуткали,из-засобственнойглупостиоказатьсявГермании.Ты
просыпалсяскриком, нопотом,осознав,чтопо-прежнемунаходишьсяв
Нью-Йорке,выглядывал в окно,видел ночное небо в красных отсветах и снова
осторожно вытягивался на постели: да, ты спасен! Однако сон, который я видел
сегодня ночью,былиной- расплывчатый, навязчивый, темный,липкий,как
смола,инескончаемый...Незнакомаяженщина,растеряннаяибледная,
беззвучновзывалаопомощи,поянемог ейпомочь.Ионамедленно
погружаласьв вязкую трясину, в кашу из дегтя,грязи и запекшейся крови, -
погружалась, обратив ко мне окаменевшее лицо.
Ионамедленно
погружаласьв вязкую трясину, в кашу из дегтя,грязи и запекшейся крови, -
погружалась, обратив ко мне окаменевшее лицо.
Я видел немую мольбу в ее испуганных белых глазах, виделчерный провал
рта,ккоторому подползала темнаялипкаяжижа. Апотомвдруг появились
"коммандос". Яувиделвспышкивыстрелов,услышалпронзительныйголос с
саксонскимакцентом, увидел мундиры, почуял ужасный запах смерти, тленияи
огня, увидел печь с распахнутыми дверцами, где полыхалояркое пламя, увидел
растерзанногочеловека, который еще двигался, вернее, шевелил рукой,всего
лишь одним пальцем;увидел, какпалец этот очень медленносогнулся икак
другойчеловекрастопталего.Итутжераздалсячей-товопль, вопли
обрушились на меня со всех сторон, отдаваясь гулким эхом...
Я остановилсяувитрины,но не замечалничего вокруг. Только спустя
некоторое время я понял, что стою на Пятой авеню передювелирныммагазином
"Ван Клееф и Арпельс". В непонятном страхе я убежал излавкибратьевЛоу,
ибо подвалантикваров напомнил мне сегодня в первый раз тюремную камеру.Я
инстинктивно искал общества людей, хотел очутитьсяна широких улицах. Так я
попал на Пятую авеню.
Теперьянеотрывалвзглядаотдиадемы,некогдапринадлежавшей
французской императрице Евгении. При электрическом свете бриллиантовые цветы
диадемы,покоившиесяначерном бархате,ослепительно сверкали.Поодну
сторону от неележал браслет из рубинов, изумрудов и сапфиров,по другую -
кольца и солитеры.
-Что бы ты выбрала изэтойвитрины?-спросиладевицав красном
костюме свою спутницу.
- Сейчас самое модное - жемчуг. В свете носят только жемчуг.
- Искусственный или настоящий?
- И тот и другой. Черное платье с жемчугом. Толькоэто считается шиком
в высшем обществе.
- По-твоему, Евгения не принадлежала к высшему обществу?
- Когда это было!
- Все равно,от этого браслета я не отказалась бы,- сказала девица в
красном.
- Чересчур пестро, - отрезала ее спутница.
Я двинулся дальше. Время от времения останавливался у табачных лавок,
уобувных магазиновимагазинов фарфораили у гигантскихвитринмодных
портных,передкоторымитолпазевакпожиралаглазамикаскадышелка,
переливавшегося всемицветамирадуги. Я смешивалсястолпой зеваки сам
пожирал глазами витрины, жадно прислушиваясь и ловя обрывкифраз, как рыба,
выброшеннаяизводы, ловитртомвоздух. Япроходил сквозь этувечернюю
сумятицу жизни, желая слиться с людскимпотоком, но поток не принимал меня.
Куда бы я ни шел, меня сопровождалабелесаятень, подобно тому, как Ореста
сопровождало далекое завывание фурий.
Сперва яхотел разыскатьКана, но потом раздумал. Я нежелалвидеть
никого, кто напоминал бы мне прошлое.