-Чего вы смеетесь? Ты, Кан, хоть задал перцу этим варварам. Идолжен
меня понять.Иногдаяпростозадыхаюсь.Всегдашнее ваше смирение! И эта
способность все терпеть! - Бетти сердито взглянула на меня.- Что вы на это
скажете? Тоже способны все вытерпеть?
Я ничего не ответил. Да и что тут можно было ответить? Бетти встряхнула
головой,посмеялась надсобственной горячностьюи перешла к другой группе
гостей.
Кто-то завел патефон.Раздался голос Рихарда Таубера. Он пел песнюиз
"Страны улыбок".
-Начинается! Ностальгия, тоска поКурфюрстендамму, - сказал Кан.И,
повернувшись к Грефенгейму, спросил: - Где вы теперь обретаетесь?
- В Филадельфии. Один коллега пригласил меня к себе. Может, вы его тоже
знаете: Равик(1).
- Равик? Тот, что жилв Париже? Ну, конечно, знаю. Вот не предполагал,
что ему удастся бежать. Чем он сейчас занимается?
- Тем же, чем и я. Но он ко всему легче относится. В Париже было вообще
невозможно сдать экзамены. А здесь возможно: вот он и рассматривает этокак
шагвперед.Мнетяжелей.Я,ксожалению,знаютолькоодин проклятый
немецкий,несчитаягреческого илатыни, накоторыхдовольносвободно
изъясняюсь. Кому они нужны в наше время?
- А вы не можете подождать, пока все кончится? Германии не выиграть эту
войну, теперь это всем ясно. И тогда вы вернетесь.
Грефенгейм медленно покачал головой:
-----------------------------------------
(1) Равик - герой романа Ремарка "Триумфальная арка".
-Это -нашапоследняя иллюзия,но иона рассыплется в прах. Мы не
сможем вернуться.
- Почему? Я говорю о том времени, когда с нацистами будет покончено.
- Снемцами,может, и будетпокончено,нос нацистами-никогда.
Нацисты не с Марса свалились,иони неизнасиловалиГерманию.Так могут
думать только те, ктопокинул страну в тридцать третьем.А я еще прожилв
ней несколько лет. Ислышалревпорадио, густой кровожадныйрыкна их
сборищах. То была уже не партия нацистов, то была сама Германия.
Апластинка всевертелась. "Берлин остается Берлином", - пелипевцы,
которые за это время оказались либов концлагерях, либо вэмиграции. Бетти
Штейн иещедва-тричеловекавнималипевцам,преисполненныевосторга,
недоверия и страстной тоски.
-Там, в стране, вовсе не хотятполучитьнасобратно,-продолжал
Грефенгейм. - Никто. И никого.
Явозвращалсяв гостиницу.Приему БеттиШтейннастроилменяна
грустный лад. Явспоминал Грефенгейма, который пытался начать жизнь заново.
Зачем? Свою жену он оставил в Германии. Жена у него была немка. Пять лет она
стойко сопротивлялась нажиму гестапо, несоглашаясь на развод с ним. За эти
пять лет цветущая женщина превратилась в старуху, в комок нервов... Его то и
делотаскалина допрос.
Икаждую ночь на рассвете жена и он тряслисьот
страха: в это время за ним обычно приезжали. Допросы начинались на следующий
деньилимногоднейспустя.ИГрефенгеймсиделвкамересдругими
заключенными, как иони, весь в холодном поту от смертной тоски. В эти часы
вкамеревозникалосвоеобразное братство.Люди шептались, неслыша друг
друга. Они ловиликаждый звук в коридоре, где раздавались шагитюремщиков.
Членыбратствапомогалитоварищамтемнемногим,чтоониимели,и
одновременнобылиполнылюбвииненавистидругкдругу,раздираемые
необъяснимымисимпатиямииантипатиями;иногдаказалось,для нихвсех
существуетстрогоограниченноечисло шансов наспасение икаждыйновый
человек в камере уменьшает возможности остальных.
Времяотвремени"гордость немецкойнации",двадцатилетниегерои,
выволакивали из камеры очередную жертву, пиная ее ногами, подгоняя ударами и
руганью,- иначе ониинемыслили себеобращение с больнымиистарыми
людьми. И в камере воцарялась тишина.
Нередкопроходило многочасов, прежде чемкним швыряли взятогона
допрос - окровавленное тело.И тогдавсе молча принимались заработу. Для
Грефенгейма эти сцены стали настолько привычными, что, когда его в очередной
раззабирали из дома, он просил плачущую жену сунуть ему в карман несколько
носовых платков- пригодятся для перевязок. Бинты он брать не решался. Даже
перевязкив камерахбылиактомогромногомужества.Бывало, чтолюдей,
которые на это шли, убивали как "саботажников".
Грефенгеймвспоминалнесчастныхжертв,которыхопятьводворялив
камеру. Каждое движениебыло для них мучительно, но многиевсе же обводили
товарищей полубезумным взглядом и шептали охрипшими от крикаголосами: "Мне
повезло. Они менянезадержали!" Бытьзадержанным -значило оказатьсяв
подвале, где узников затаптывали насмерть,или в лагере, где их истязали до
техпор, пока онине бросалисьна колючуюпроволоку, черезкоторуюбыл
пропущен ток.
Свою практику ему уже давно пришлосьпередать другомуврачу. Преемник
обещал заплатитьзанеетридцатьтысяч марок,азаплатилтысячу, хотя
практика стоила всетриста тысяч. Это случилось так: в один прекрасный день
к Грефенгеймуявился унтерштурмфюрер, родственник преемника, и предложил на
выбор - либо ждать отправки в концлагерь занезаконный прием больных,либо
взятьтысячумарок и написатьраспискунатридцать тысяч. Грефенгейм ни
минуты не колебался,он знал, какое решение принять. Жена его и так созрела
длясумасшедшегодома. Норазводиться все еще не желала. Она верила,что
спасает мужа от лагеря. Жена Грефенгейма была согласна развестись приодном
условии - если Грефенгейму разрешат уехать.Ей нужно былознать, что онв
безопасности.
Наконец им все же счастье улыбнулось! Как-то ночью к Грефенгейму пришел
тотжесамыйунтерштурмфюрер,заэтовремяужеуспевшийстать
оберштурмфюрером.