- Я - тоже. Нов данный моментя меняюместо работы.Черезтри дня
стану зазывалой, окантовщиком и слугой у одного торговца картинами.
- Продавцом тоже?
Секунду Наташа Петрова внимательно смотрела на меня
- Избави Бог! Этим занимается сам господин Силверс.
- А вы разве не умеете продавать?
- Слишком мало смыслю в этом деле.
- В том, что ты продаешь, вовсе не надо смыслить. Именно тогда продаешь
всего успешней. Не видя изъянов, чувствуешь себя свободнее.
- Откуда вы все это знаете? - засмеялся я.
- Мне тоже иногда приходится продавать.Платья и шляпки. -Онаопять
внимательно посмотрела на меня. - Но за это я получаю комиссионные. Вам тоже
надо их потребовать.
-Пока ещевообщенеизвестно,не заставятлименя подметать пол и
подавать клиентам кофе. Или коктейли.
Мымедленно проезжали по улице. Перед нами маячила широкая,обтянутая
вельветомспинашофера и егобежевая фуражка.Наташа нажала накакую-то
кнопку - и из стенки, обшитой красным деревом, появился складной столик.
- Вотвам и коктейли! - сказала она и сунуларуку в нишу, оказавшуюся
под столиком: тамстояло несколько бутылок и рюмок. - Холодные каклед!-
объяснила Наташа. - Последний крик моды! Маленькийвстроенныйхолодильник.
Ну так что же? Водки, виски или минеральной воды? Водки? Я угадала?
- Разумеется.
Я взглянул па бутылку.
- Настоящая русская водка. Как она сюда попала?
- Нектар!Или даже лучше. Одно из немногих приятных последствий войны.
Человек,которомупринадлежит машина,имеет какое-то отношение квнешней
политике, иему приходится часто ездить вРоссиюи в Вашингтон. -Наташа
засмеялась.- Впрочем, кчемувопросы?Давайте просто наслаждаться.Мне
разрешили пить эту водку.
- Но не мне.
-Человек,которомупринадлежитмашина,знает,чтоянестану
разъезжать в его "роллс-ройсе" одна.
Водка была замечательная.Все, что я пил до этого, казалось мне теперь
слишком крепким и невкусным.
- Еще рюмку? - спросила Наташа.
- Невозражаю. Видно, таковауж моясудьба -примкнутьк тем,кто
наживается на войне. Мне разрешили въезд в Штаты,потомучто идет война. Я
получил работу, потому что идет война. Против воли я стал паразитом.
Наташа Петрова подмигнула мне.
- А почему бы вам не стать им по собственной воле? Это куда приятней.
Мы ехали сейчас вверх по Пятой авеню вдоль парка.
- Скоро начнутся ваши владения, - сказала Наташа Петрова.
Через некоторое время мы свернули на Восемьдесят шестую улицу. Это была
широкая,типичноамериканскаяулица, ивсе-таки она сразу напомниламне
маленькиенемецкиегородишки.Пообесторонымелькаликондитерские,
пивнушки, сосисочные.
- Здесь все еще говорят по-немецки? - спросил я.
-Сколько угодно.Американцы немелочны. Они никого не сажают. Не то
что немцы. -Наташа Петрова засмеялась. - Впрочем,и американцысажают. К
примеру, японцев, которые здесь жили.
- А также французов и немецких эмигрантов, которые жили в Европе.
- По-моему, всюду сажают не тех, кого надо. Правда?
- Возможно. Как бытони было, нацисты сэтойулицы разгуливаютна
свободе. Нельзя ли нам поехать куда-нибудь еще?
Секунду Наташа Петрова смотрела на меня молча, потом задумчиво сказала:
- С другими я не такая. Что-то раздражает меня в вас.
- Ценное признание. Со мной происходит то же самое.
Она не обратила внимания на мои слова.
- Раздражает. Нечто похожее на скрытое самодовольство, - сказала она, -
оно так далеко запрятано, что не доберешься. Но это злит. Вы меня понимаете?
- Безусловно. В других это злит и меня. Но к чему такой разговор?
- Чтобы вас позлить, - ответила Наташа Петрова, - только поэтому. А что
вас раздражает во мне?
- Ничего, - сказал я, рассмеявшись.
Наташа вспыхнула. И я тут же раскаялся, но было уже поздно.
- Чертов немец! - пробормотала она. Лицо у нее побледнело, она избегала
встречаться со мной взглядом.
-Возможно,вамбудетинтересноузнать,чтоГермания лишила меня
гражданства, - ответил я и разозлился на самого себя за эти слова.
- Ничего удивительного. - Наташа Петрова постучала в стекло. - А теперь
к гостинице "Ройбен".
- Извините, мадам, - сказал шофер, - на какой она улице?
- Это та гостиница, у которой вы меня дожидались.
- Очень хорошо.
-Зачемподвозить меня к гостинице? -сказал я. - Могу выйти сейчас.
Автобусов везде сколько угодно.
- Ваша воля. Тем более, здесь - ваши родные места.
- Остановите,пожалуйста! - сказал я, обращаяськ шоферу, и вышелиз
машины. - Большое спасибо, Наташа.
Онанеответила.Я стоялна Восемьдесят шестойулице в Нью-Йорке и
смотрел не отрываясь накафе "Гинденбург", откуда доносились звуки духового
оркестра.В кафе "Скрипач"былвыставлендомашний крендель.Всоседней
витрине виселикровяные колбасы. Вокругменя слышалась немецкаяречь. Все
эти годы я не раз представлял себе, как было бы хорошо вернуться к своим. Но
не о таком возвращении я мечтал.
IX
У Силверса японачалудолжен был составлять каталог на все когда-либо
проданное им и отмечать на фотографиях картин имена их прежних владельцев.
- Самое трудное, - говорил Силверс, - это установить подлинность старых
полотен.Никогда нельзя быть уверенным в их подлинности. Картины- они как
аристократы.Ихродословнуюнадопрослеживатьвплоть донаписавшего их
художника. И линия эта должнабыть непрерывной: от церквиХ к кардиналу А,
от коллекции князяYк каучуковому магнатуРабиновичуили автомобильному
королю Форду.